Кавалер сразу, с одного взгляда, почувствовал неладное:
— Что?
Девушка взглянула на него и ответила:
— Да вот… Поглядела на обидчика вашего.
— И что? Видела его? Он лыс, с железной рукой, но руку я не видел.
— Лыс? Может, и лыс, может, и с рукой… Я думала, один он, — она явно не спешила рассказывать ему то, что узнала.
— Да говори ты уже. Что узнала про него? — произносит он с заметным раздражением.
— Ни лысины его, ни руки я не видала, — отвечает она, все так же не спеша, — а видала я его жену.
— И что там за жена? — он не понимал, зачем он ему про какую-то жену, что говорить надумала.
А она тут поглядела на него так, что он сразу почувствовал беспокойство.
— Баба она не простая, — продолжала Агнес серьезно, — заглянула в нее, как в колодец старый: темно, глубоко, холодно. Это не он, это она на вас морок наводила. Она знала всякий раз, когда и где вы появитесь. Она вашим людям глаза пеленой застила. У нее и стекло есть, а ему в него не заглянуть, думаю, что силой для того он не вышел. А вот она…
Теперь его беспокойство окрепло, он устало сел рядом с ней:
— Что, сильна баба?
— Тварь увидала меня… Не дает смотреть за ними, я так и не высмотрела, где она прячется, — тихо и зло сказала Агнес. — Пыталась выглядеть ее… Глаза у меня стало разъедать…
— И что же делать? — спросил Волков.
— Ночи дождусь, может, спать она ляжет. Тогда и найду ее. Или еще когда… Как получится.
— Ждать нельзя, послезавтра на тот берег пойдем, вернусь ли? — спросил он, ожидая от нее положительного ответа, ведь она уже обещала ему, что с этой войны он придет с победой и богатством.
А девушка ему на его вопрос не ответила, покосилась на господина и заговорила:
— Мыться мне надобно, в уборную надобно, а у вас тут и ночной вазы нет. А еще есть хочу.
Волков встал и поглядел на девушку внимательно, а потом, сам себя удивляя, погладил ее по голове, как отец гладит послушную дочь, когда желает ее успокоить. Он был доволен, несмотря на то что ее слова поначалу внушили ему тревогу, но теперь он стал успокаиваться. Ее присутствие здесь как-то само собой становилось гарантией того, что больше ему засад не устроят. Что больше никто ему глаз застить не сможет. А уж дальше он сам управится… Сам…
Да, ее присутствие становилось для него важным, не зря он ее ждал, не зря гонял за ней Максимилиана.
А она подняла на него глаза, и они были полны удивления. Ведь никто в ее жизни не гладил ее по голове. Никто. Разве что старая, полуслепая ее бабка в детстве; бабка любила девочку, она могла так ее ласкать, но за давностью лет Агнес такого не помнила. Оттого и растерялась.
