— Не меньше, чем другим, — заметил кавалер.
— Не меньше, не меньше, — соглашался Роха, — я ж не спорю. А кроме землицы и деньжата появились, то ярмарку ограбим, то обоз у горцев отберем, я на эти деньги жене и платье хорошее справил из атласа, и серьги, и всякого другого прикупил… Башмачки там, юбки нижние… А главное, ты же меня к себе на обеды стал приглашать с женой, а она как с дочерью графа за одним столом посидела, так совсем другой стала. Слова дурного от нее не слыхал с тех пор, добрая стала. А как узнала, что я капитан, как стала капитаншей, так и вовсе стала ласковой. Когда я уходил с тобой на мужиков — не поверишь, я видал, как она плакала. По мне плакала.
Волков даже брови сдвинул, смотрел на Роху сурово:
— На кой черт ты мне все это рассказываешь?
— Я просто сказать хотел, что тебя не брошу, знаю, что ты без офицеров остался: Бертье, Брюнхвальд, я… Рене один у тебя, в общем, если я нужен, могу роту взять какую, а не нужен, так к стрелкам своим вернусь.
— С офицерами дело дрянь, — отвечал кавалер, глядя товарищу в глаза и понимая, что тот еще не излечился, — и с сержантами тоже, я рад, что ты вернулся, но тебе надо долечиться, сидишь весь мокрый от пота, а от больного какой от тебя прок? Ступай к монаху. Микстуры пей. Послезавтра до рассвета к реке пойдем.
— Форсировать надумали? На тот берег намылились?
— Генерал решил, я был против, — Волков поморщился.
— Ты мне коня дашь? Моего убили там на берегу.
— Так и другого убьют.
— А что делать, я ж на деревяшке много не напрыгаю.
— Ладно, найду тебе мерина старого, — Волков протянул товарищу руку для рукопожатия.
— Мерин мне подойдет, авось не на смотр еду, — ответил Роха, пожимая его руку.
— Ты только вылечись, успей. Ты поставил себе палатку? Я пришлю к тебе монаха.
— Вилли уже распорядился, и насчет палатки, и насчет брата Ипполита… Фолькоф, ты не волнуйся, вылечусь, — обещал Скарафаджо, все еще не выпуская его руку. — Твой монах — он волшебник. Да и я еще не стар.
Волков молча кивнул, он верил ему, он надеялся, что Роха прав, кавалер давно его знал и видел, что этот человек всегда был упруг телом и крепок, как молодой кабан.
