Она поехала к матери. Вот кто развалился от того взрыва, можно сказать, навсегда. Каждый раз Вера Николаевна ощупывает дочь, будто ей надо окончательно убедиться: она жива и ничего с ней не случилось. Иногда у матери сидит этот неприкаянный учитель, который был тогда. В его глазах, когда он смотрит на мать, столько страдания, что сразу возникают две мысли, хорошая и плохая. Хорошая — что мы еще не все говно, что живет в человеке боль не от плохого пищеварения, а от жалости и сочувствия. Плохая же… Зачем травить душу матери своим приходом, если ты все равно не знаешь петушиного слова для своей старой подруги? А то только нюни. Господи, а ты сама, дочь, знаешь? Встань и иди! Иди и смотри! Обрящий да увидит! Сколько еще цитат можно вспомнить?
Мать зачем-то интересуется Луганскими, она хочет что-то вспомнить, что напрочь забыла. Откуда-то она знает эту фамилию. Или, точнее, ей кажется, что знала… Связано ли это с городом Луганском? Она там никогда не была. А может, с лугами? С какими? Мать всю жизнь прожила на каком-нибудь этаже, среди панельных стен, а до того — деревянных. Отдыхать ездила на море. Так было принято: летом всем на море. Не на луга… Был еще поэт, но он Луговской, не Луганский. «Без понятия. Не читала, — думает Татьяна. — Фамилия тут ни при чем».
У матери трясутся руки. И Таня выпроваживает грустного друга, сидящего как-то неуверенно и боком. Ей надо накормить мать супом. Это сложно: приходится подкладывать под подбородок полотенце. Лицо у матери детское. Детское в морщинах. Отнюдь не мимических. Морщины-борозды, по которым проехала жизнь всем, чем могла. Ах, как любят в России, хоть в советской, хоть до-, хоть пост-, ездить по человекам. Главное государственное дело. Гусеницами ли, колесами, шинами от «мерседесов». Главное — прокатиться по живому. Сам дурак, что не зацепился за борт или не отскочил в сторону. Ты что, без понятия, что страна едет?.. Незнамо куда, правда. Но это уже вопрос к философам.
— Мама! Открой рот шире! Слышишь меня? Шире! Ну что ты как маленькая.
А ведь ее никто не взрывал, просто она испугалась, что могут взорвать ее дочь. Всего ничего — в этой стране постоянное ожидание беды. Слева, справа, сверху, снизу…
А тут еще телефонный звонок. Пришлось отставить тарелку, вытереть матери лицо и взять трубку.
— Верочка! Это я! — Голос чужой, издалека.
— Это не Вера. Это Таня.
— Таня! Господи! Я не узнала твой голос. Это Юлия Ивановна. Помнишь, вы как-то с курорта заезжали к нам в Лисичанск.
