делало ее похожей на лису.
Родоклея уставилась на нее, не веря глазам, и даже помахала перед лицом рукой, чтобы развеять наваждение. Однако красавица не обращала ни на нее, ни на кого бы то ни было вокруг ровно никакого внимания. Глаза ее – черные, сияющие, удивительно яркие на бело-розовом лице, – были устремлены только на Фирио. Алый, умело подкрашенный кармином рот приоткрылся, юркий язычок высунулся, облизнул губки раз и другой…
Фирио так и подалась вперед, и лицо ее, которое Родоклея не видела иным, как злым или озабоченным, разгладилось и приняло враз хищное и в то же время алчное выражение, а глаза засверкали так страстно, что, чудилось, могли воспламенить все, на что упадет взгляд Фирио. Родоклея даже удивилась, почему не задымилась тонкая ткань занавесей форео!
Возможно, именно для того, чтобы этого не произошло, рыжеволосая лисичка раздвинула занавеси и, не сводя глаз с Фирио, отстегнула одну карфиту и откинула край гиматия, прикрывавшего ее плечи. Почему-то оказалось, что под гиматием на ней нет хитона, так что обнажилась пышная, налитая, белоснежная грудь, и Фирио издала протяжный, не то мучительный, не то восторженный стон.
И тут Родоклея обрела, наконец, дар речи, и завопила, перекрывая неумолчный гул агоры:
– Алепо! Неужели это ты?!
Хищно-сладострастно выражение вмиг исчезло с лица красавицы. Она поспешно прикрыла грудь и покосилась на Родоклею с таким высокомерным видом, что та подумала бы, что ей все лишь пригрезилось. Однако тотчас же алый, хотя и несколько тонкогубый рот рыжеволосой изумленно приоткрылся:
– Родоклея?! Неужели это ты?! Нет, не могу поверить… Ты в Коринфе, и в таком виде?! Что с тобой случилось?! Сосватала трибаду за кинеда, и поэтому тебя изгнали из Афин? – Она расхохоталась, но тут же в глаазх ее сверкнула злоба: – Или до богов дошли мои проклятия, которые я посылала тебе после того, как ты устроила мой брак с Хоресом Евпатридом?!
– Алепо! – снова выкрикнула Родколея. – Ради всех небожителей, помоги мне! Я несчастна и гонима, и никем иным, как Алвивиадом Евпатридом!
Глаза красавицы сузились, и молния ненависти проблеснула между ними:
– Что? Тебя преследует мой арадельфос?! [76] Этот гнусный потаскун? Это исчадие Тартара? Н-ну… Конечно, следовало бы оставить тебя на произвол судьбы за то, что ты искалечила мою жизнь, отдав меня во власть мужчины, однако всякий, кто так или иначе прогневил Евпатридов, может рассчитывать на мое благоволение! Так и быть, я тебе помогу.
