Она ринулась к нему, споткнулась о стилет, нечаянно пнула его, не заметив, что тот отлетел опять к Сардору, и тот изловчился схватить его, занести и метнуть с непостижимой меткостью, так что стилет вонзился меж ребер Титоса!
Тимандра испустила вопль, увидев, что белая одежда Титоса окрасилась кровью и он со стоном пошатнулся. В то же мгновение Сардор высвободил руку, вскочил – и кинулся было наутек, однако Титос, который уже начал было падать, последним усилием удержался на ногах, снова взмахнул своей длинным кнутом – и захлестнул им горло Сардора.
Голова его запрокинулась, ужасный хрип вырвался изо рта – и тело сирийца распростерлось на земле, а рядом с ним тяжело рухнул Титос.
– О боги! – закричала Тимандра, бросаясь к нему. – Люди, помогите! Титос, Титос! Дай я перевяжу тебя!
Она скомкала край хитона Титоса и прижала к ране, пытаясь остановить кровь.
– Ничего, ничего, – выдохнул евнух, и кровавая пена выступила на его губах. – Я побаивался этого сирийца… Еще там, на рынке, когда верховная жрица произнесла твое имя, его всего так и перекосило. Мне это показалось странным, а потом, когда нынче он пришел за тобой и вдруг исчез… он боялся, что ты узнаешь его и убежишь, теперь я понимаю. Ты знала его раньше?
– Из-за него я покинула Крит, – кивнула Тимандра. – Он пригрозил убить меня, и если бы не ты… О Титос, Титос, я всегда побаивалась тебя, а ты спас мне жизнь! Да что же это никто не идет?! Люди! Помогите!
– Не надо, поздно… – выдохнул Титос и затих.
Тимандра приподняла его голову, звала, тормошила, однако на нее смотрели мертвые глаза.
Девушка в ужасе закричала и бросилась вверх по ступенькам – обратно в храм.
Коринф, агора
Слухи о великолепии Коринфа, конечно, доходили до Родоклеи, и они были правдивы: город, лежащий между двумя бухтами, Лехейской и Корнхейской, между двумя морями, Эгейским и Ионическим, у подножия Акрокоринфа, не зря славился двумя своими портами и красивейшими зданиями. По легенде, Афродита, которой Гермес в знак любви подарил некогда Акрокоринф, особенно любила эти места… собственно, потому там и было больше жриц Афродиты, проще говоря – женщин, дарящих (разумеется, за деньги!) любовь, чем в каком-то другом городе Эллады.
Однако Родоклея не замечала красот Коринфа, не могла вспомнить ничего, что слышала о славе его минувших или нынешних дней: она была настолько измучена, что еле тащилась, цепляясь за руку Фирио, и проклинала тот день, когда бывшая надсмотрщица пирейского диктериона спасла жизнь несчастной афинской сводни. Лучше бы ее тогда убил камень, попавший в голову! Смерть – это лишь мгновение, а тяготы пути из Афин в Коринф казались Родоклее то муками Тантала, обреченного на голод и жажду рядом с пищей и водой (деньги у странниц давно кончились, и они могли только завистливо взирать на еду, выставленную в окнах лавок или разложенную прямо на циновках, брошенных на землю… правда, Фирио довольно ловко умела красть, однако делилась она с Родоклеей только жалкими остатками своей трапезы), то истинным Сизифовым трудом. Стоило им с Фирио «вкатить камень в гору» – нащупать след Идомены (как тогда, в пекарне близ Дипилонских ворот, или потом, в лесхе Элевсина, где еще помнили разболевшуюся девушку с необыкновенно прекрасными вьющимися волосами), как этот камень вновь скатывался к подножию – след Идомены пропадал: хозяин лесхи, например, вовсе не был уверен в том, что девушка ушла в Коринф, – он был почти убежден, что та направлялась в Эпидавр, Мегару или еще в один из множества городов или селений в округе!
