Африканец | страница 30
Снимки этого периода, сделанные отцовской «лейкой», свидетельствовали о его безмерном восхищении этим краем. Взять хотя бы поселение племени нсунгли, на окраине деревушки Нкор: эта Африка не имела ничего общего с прибрежной зоной, где всегда царила тяжелая атмосфера, где даже в растительности было что-то удушливое, таящее угрозу. А еще большее давление, наверное, оказывало присутствие там французских и британских оккупационных сил.
Здесь, напротив, открывалась страна с далекими горизонтами, безбрежным небом и просторами, в которых терялся взгляд. Отец и мама ощутили свободу, которой не знали ни в одном другом месте. Все дни они проводили в пути – иногда пешком, иногда верхом на лошадях, останавливаясь только вечером, чтобы заночевать под открытым небом, рядом с деревом, либо в случайном жилище, как например в деревушке Кволу, на дороге до Кишонга, – простой лачуге из засохшей грязи и листьев, где они подвесили свои гамаки. Как-то возле поселения Нтумбо, на плоскогорье, путь им преградило стадо, которое отец тут же сфотографировал с мамой на переднем плане. Они находятся так высоко, что кажется, будто мглистое небо опирается на полумесяцы коровьих рогов, закрывая вершины гор вокруг. Несмотря на плохое качество отпечатков, счастье отца и матери ощущается почти физически. На обратной стороне одной из фотографий, сделанной где-то на высокогорье страны мбембе, где они заночевали и откуда открывался величественный пейзаж, отец написал с несвойственной ему высокопарностью: «Это необозримое пространство в глубине – не имеющая пределов равнина».
Фот. 11. Стадо близ Нтумбо, страна народа нсунгли
Легко представить волновавшие отца чувства, когда он пересекал высокогорные плато и травяные равнины, взбирался по узким тропкам, змеившимся вдоль склонов гор, каждый раз открывая все новые панорамы, голубоватые линии вершин, выплывавших из облаков, подобно миражам, и омытых светом Африки – нестерпимо ярким в полдень или смягченным сумерками, когда красная земля и рыжеватые травы словно освещены изнутри тайным огнем.
Знали они и опьянение физического труда, ту усталость, от которой ноет все тело к концу дня от непрерывного движения, когда нужно слезать с лошади и вести ее на поводу, спускаясь на дно балки. Знали нещадное солнце, жажду, которую невозможно утолить, студеную воду быстрин, которые приходилось преодолевать, когда уровень воды порой доходил лошадям до груди. Мама ездила в дамском седле, как ее учили в манеже Эрменонвиля. Но, как ни парадоксально, эта неудобная поза – до нелепости неудобная и подчеркивающая различие полов, что еще было актуально для довоенной Франции, – придавала ей вид настоящей африканки. В ее посадке было что-то беспечно-грациозное и в то же время очень древнее, навевающее мысль о библейских временах или караванах туарегов, чьи женщины преодолевали пустыни в подобии палатки на особом седле, помещенном на спину дромадера.
