Говорил он когда-нибудь об этом? Откуда взялось у меня это инстинктивное отвращение к колониальной системе, преследовавшее меня с самого детства? Наверняка я время от времени подхватывал на лету какое-нибудь словцо или суждение о смешных сторонах поведения и образа жизни тамошних управленцев, таких, например, как глава округа Абакалики, куда отец иногда брал меня с собой, живший в окружении своры пекинесов, которых кормили исключительно говяжьей вырезкой и кексами, орошаемыми минеральной водой. Или на меня повлияли его рассказы о высокопоставленных белых путешественниках, вооруженных винтовками с оптическим прицелом и разрывными пулями, являвшихся в сопровождении целого конвоя для охоты на львов и слонов. Встречая отца на этих пустынных землях, они принимали его за организатора сафари и спрашивали, много ли здесь диких зверей, на что отец неизменно отвечал: «За двадцать лет пребывания здесь я не видел ни одного, если вы, конечно, не имеете в виду змей или стервятников». А может, память о том, как окружной комиссар Обуду, области на границе с Камеруном, развлекался тем, что заставлял меня трогать черепа убитых им горилл и, показывая на холмы за домом, утверждал, что вечером мы услышим оттуда громкую канонаду пукающих гигантских обезьян, которые вызывали эти звуки, ударяя себя по груди. Но самым главным была, конечно, постоянно преследовавшая меня картина, которая очень отчетливо сохранилась в моей памяти: вереница закованных в цепи черных заключенных, медленно и ритмично шагавших по дороге, ведущей к бассейну Абакалики, в сопровождении вооруженных винтовками полицейских.
Не исключено, что на меня оказал влияние и мамин взгляд на этот континент – одновременно и такой новый, и уже достаточно настрадавшийся от старого мира. Я точно не помню, что она говорила брату и мне, когда рассказывала о стране, где раньше жила с отцом и где однажды мы обязательно должны были с ним воссоединиться. Знаю только, что, когда мама решила выйти замуж за отца и жить с ним в Камеруне, ее парижские подруги недоумевали: «Как, ты отправляешься к дикарям?», и она, после всего, что рассказывал ей об Африке отец, ответила: «Они ничуть не больше дикари, чем парижане!»
После Лагоса были города Оверри и Або, что неподалеку от истока Нигера. Теперь отец заметно удалился от «цивилизованной» зоны. Взору его открылась Экваториальная Африка, описанная Андре Жидом в его «Путешествии в Конго» (которое писатель совершил примерно в то же время, когда отец прибыл в Нигерию): огромная протяженность Нигера, безбрежного, как морской залив, с плывущими по нему пирогами и колесными пароходами, его многочисленные рукава, река Аоада с характерными для нее сампанами, крытыми пальмовыми листьями и управляемыми шестами, а ближе к побережью – река Калабар, рядом с которой виднеется полукруглая просека деревни Обукун, прорубленной одними мачете прямо в стене леса. Таковы были первые зрительные впечатления отца о стране, в которой ему предстояло провести бо́льшую часть сознательной жизни и которая, в силу необходимости и обстоятельств, станет для него настоящей родиной.
