Французская няня | страница 135
Селин и дети горько плакали, узнав, что им предстоит вскоре потерять друга. Они окружили его заботой и, как только могли, проявляли свою любовь и преданность. Адель часами сидела у его постели, держа в теплых мягких ладошках холодную костлявую руку старика. Они грустили, зная, что через несколько недель он уйдет от них навсегда, и они не придут к нему за советом, не смогут угостить любимыми блюдами, посмеяться его остротам, не попросят в тысячный раз рассказать, что ответил Дантон представителям вест-индских колоний, которые в Конвенте выступали против распространения прав человека на негров и отмены рабства. Разумеется, тем летом они не поехали в Поммельер и с грустью думали о том, что на следующий год старый друг не выведет их среди ночи на балкон загородного дома, чтобы учить находить созвездия с помощью подзорной трубы.
Они грустили, но не тревожились о будущем. Они знали, что добрый крестный уже давно со всей щедростью позаботился о том, чтобы Селин и трое ее детей могли и дальше жить, ни в чем себя не ограничивая.
Но они и представить себе не могли, что, пока старый маркиз умирал на руках у Туссена, пока испускал последний вздох со словами «Да здравствует Революция! Да здравствует Республика!» — его алчные племянники уже запрягали лошадей в свои кареты с гербами, чтобы примчаться на бульвар Капуцинов, разграбить дом и вышвырнуть их на улицу.
Подавленная воспоминанием об этих ужасных минутах, Софи задула свечу, предоставленную от щедрот мадам Фредерик, и бросилась на кровать. Адель в поисках прохлады во сне прижалась к стене. Она сбросила простыню и теперь, чтобы подвинуться, уронила и бедную Дагоберту, которая, падая, зашуршала и зашелестела, как шелестит костер из опавших листьев.
Глава одиннадцатая. Париж, июнь-июль 1837
1
Мадам,
как Вам известно, тюремщик от нашего предложения отказался. Больше предложить мы не могли, но надеялись, что он разрешит Вам хотя бы раз ответить на наши письма. Мы остро нуждаемся не только в известиях о Вас, но и в Ваших советах и суждениях. Нам трудно решать самим, что делать в этих новых сложных обстоятельствах.
Я умолял его, пытался запугать, унизился до лести — это ни к чему не привело. «В камерах перо и чернила запрещены, — твердит он вот уже целый месяц. — Ни единое слово не должно проникнуть наружу, ни написанное, ни переданное устно».
Я знаю, что это неправда. Знаю, что некоторым заключенным удается поддерживать связь с друзьями. Я спрашивал как, и все отвечали: «За деньги». И называли такие же и даже меньшие суммы, чем те, что предлагали мы. Не знаю, что и думать. Выходит, именно нам достался самый алчный тюремщик в тюрьме Сен-Лазар! Но мы не сдаемся! Вы знаете, какой я упрямец.
