— Вы правы, она вам не дочь.
Такого ответа англичанин не ожидал.
— Что значит — не дочь? — закричал он, побагровев.
— Как я вам не жена, так и Адель вам не дочь.
— Поклянитесь!
— Какая вам разница, чья она дочь?
— Есть разница, лгунья, есть! Есть разница, потому что именно я оплачиваю ее дом, ее еду, ее одежду, няню, карету… даже за козу приходится платить мне — ради неизвестно чьей дочери! И вы еще хотели убедить меня, что она похожа…
— С этой самой минуты вы больше ни за что не будете платить, не беспокойтесь. Прошу вас собрать вещи и немедленно покинуть этот дом.
— Вы не можете приказывать мне, мадам!
— Я сказала «прошу вас». Ведите себя как джентльмен, каковым себя называете. Будьте достойны вашей тетушки-леди, даже если она не существует.
— Я ухожу. Но помните: это вы меня прогнали. Завтра отправьте мои вещи с Жан-Батистом в «Отель д’Эгль».
— Разумеется. А теперь позвольте мне удалиться, месье. Я очень устала.
Два часа спустя в гостиничном номере, пытаясь успокоить себя бутылкой бренди, англичанин сел за столик и написал письмо. Даже если бы кто-нибудь из обитателей дома на бульваре Капуцинов смог заглянуть ему через плечо, прочитанное не пролило бы свет на тайну неожиданного решения месье Эдуара.
Я оставил ее, как Вы потребовали, Дик. Я оставил ее — и одному Богу известно, чего мне это стоило. Такое нежное, такое прекрасное и гордое создание! Прямая и острая, как меч. Белая и благоуханная, как лилия. Впрочем, Вы с нею знакомы и понимаете, от чего принудили меня отказаться. Когда же Вы, наконец, оставите меня в покое?!
Жан-Батист вернулся из «Отеля д’Эгль» с запиской:
Дом и прислуга оплачены до конца марта. Счета и долги, сделанные Вами в мое отсутствие, Вы должны оплатить самостоятельно, от меня Вы не получите больше ни единого су. Прощайте, мадам. Забудьте обо мне.
— Что вы теперь будете делать? — спросил на следующее утро Туссен, которого Селин, едва встав с постели, позвала в зеленую гостиную вместе с Софи.
— Соглашусь на место, которое предложил мне директор театра. Вчера вечером я имела большой успех. Контракт уже подготовлен.
Селин проплакала всю ночь. На рассвете она заснула и проспала до одиннадцати часов. Когда она проснулась, это была уже другая женщина — спокойная, тихая, решительная. Лизетта сделала ей примочки из ромашки на глаза, помогла одеться в платье цвета мальвы, отделанное синей — в тон ее глаз — тесьмой, и сделала высокую прическу вместо распущенных по плечам волос.
