— Жан-Батист! Нужно внести багаж!
Туссен на цыпочках вышел на лестницу и поглядел вниз.
Задыхаясь, выбежала Шарлотта.
— Добро пожаловать, месье. Вот нежданная радость!.. Я займусь вашим багажом. Вы, верно, устали с дороги. Изволите пройти наверх? Я велю Лизетте принести горячей воды.
— Жан-Батиста нет?
— Нет. Он уехал на большой карете, повез…
Шарлотта на мгновение запнулась. Она тоже понимала, что положение серьезное. Прежде всего, хозяин никогда не одобрит, что большую карету используют для того, чтобы взятой из милости сироте не пришлось идти пешком. А уж когда он узнает, что мадам…
Горничная опасалась взрыва ярости англичанина и решила, что чем позже месье услышит правду, тем лучше: к тому времени она сама, возможно, успеет скрыться на кухне.
— …повез мадам в Опера, — вдруг выговорила она.
«Вот умница Шарлотта! К тому же доля правды в ее словах есть. Повез-то он утром, но ведь повез», — одобрил ее ответ Туссен.
— На какой спектакль она поехала? — спросил месье Эдуар, все еще спокойно.
— Не знаю, — солгала горничная и снова добавила к лжи полуправду, которая, по ее мнению, могла успокоить хозяина: — Жан-Батист должен был также заехать за Гражданином Маркизом. Сейчас, если позволите, месье, я займусь вашим багажом.
— Еще минуту, Шарлотта. Что нового за время моего отсутствия?
— Ничего, месье. То есть да, есть новое! Маленькая Адель теперь пьет молоко козочки и говорит первые слова.
— Я имел в виду не такие новости, — сказал англичанин, сделав скучающий жест рукой. — Может, кто-нибудь ко мне приходил?
— Нет, месье, насколько я знаю. Но пришло множество писем. Я сложила их в вашем кабинете, как вы приказывали.
— Хорошо. Пусть принесут наверх горячей воды.
Туссен быстро вернулся к себе в комнату, чтобы хозяин, поднимаясь на второй этаж, его не увидел. Месье вошел в свою уборную, и вскоре до Туссена донесся плеск воды из рукомойника.
Шарлотта отнесла наверх дорожную сумку и скрылась на кухне, как в убежище. Помимо Адели, которая спала невинным сном, все живущие в доме со страхом ожидали мгновения, когда хозяин узнает, что мадам поехала в Опера не как зрительница — что она сейчас не в ложе или в кресле партера, а танцует на сцене, то есть, как всегда с презрением говорил месье, «демонстрирует свои ноги каждому заплатившему за билет».
Возможно, если усталость после поездки заставит его рано лечь, он узнает обо всем только на следующий день. Но рано или поздно, думали трепеща Шарлотта и Соланж, буря все равно разразится. И какая буря!
