Следить за этими политическими играми я мог только одним способом — по сообщениям о самом себе в украинских новостях. Мой арест, моя история, суд по моему делу в Херсоне — всё это было в новостях. Поэтому, когда я вошёл в камеру, обо мне уже всё было известно, меня ждали. И я ждал, что ко мне скоро придут с каким-то важным разговором — раз уж поспешили озвучить слово «обмен».
Буквально через неделю или две я узнал из новостей, что состоялся телефонный разговор между Путиным и Порошенко. Процесс обмена между Россией и Украиной застопорился с декабря 2017 года. И вот теперь президенты поговорили и решили, что обмены должны продолжаться. Поручили конкретное согласование этого процесса омбудсменам. С российской стороны это Татьяна Николаевна Москалькова, с украинской — Людмила Денисова.
Я понял, что рано или поздно Денисова окажется в херсонской тюрьме. Точно, дня через два после телефонного разговора президентов нас предупредили с утра, чтобы в камере навели порядок — снять всё лишнее с кроватей, бельевых верёвок, натянутых между верхними койками… Ждём омбудсмена!
И вот открывается дверь, входит госпожа Денисова в сопровождении начальника СИЗО и еще каких-то депутатов Рады и помощников. Мы строимся. Она сначала делает вид, что это просто плановый обход. Спрашивает всех, какие претензии, пожелания, замечания, и только потом обращается ко мне. С теми же словами, что ко всем: «Есть ли замечания по содержанию?» Я в ответ был немногословен. Сказал, что свой арест считаю незаконным и не вижу никаких оснований для содержания меня в тюрьме. Она мне напомнила, что я являюсь гражданином Российской Федерации, имею второй паспорт. Я возразил, что согласно украинскому законодательству это не более чем административное правонарушение — второй паспорт. И находиться за него в тюрьме я уж точно не должен, поскольку двумя, а то и тремя гражданствами на Украине даже бравировали высокопоставленные чиновники — например, про три свои гражданства когда-то говорил экс-губернатор Днепропетровской области И. Коломойский, два паспорта было у главы Государственной фискальной службы (налоговой) Украины Насирова. И это госчиновники, а не я, простой журналист. Прозвучали ещё какие-то необязательные слова, из чего я сделал вывод, что внимание ко мне налицо, но главный разговор впереди.
Этот разговор состоялся через неделю. В кабинете начальника СИЗО, где были только я, Денисова и её помощник. Тут начался разговор о главном — об обмене. Мне предложили подписать заявление на обмен. Моя первая реакция — без своего адвоката никаких документов не подписываю. И второе — я вообще не понимаю, в чём суть такого понятия, как «обмен». Что это за юридическая процедура? Кем я выхожу после этого обмена, в каком юридическом статусе? Мне ответили, что это «политическое решение»: «Вас поменяют и всё забудется…» На это я вполне логично сказал: «Если бы мы разговаривали с вами на улице, где-нибудь в кафе, и вы сказали бы: «Сделай доброе дело, согласись на обмен. Тебя куда-то отправят, сюда мы привезём людей, все окажутся в более комфортных условиях, чем сейчас», — я бы искренне удивился, но не так, как сейчас. Я сегодня в тюрьме, и вдруг ко мне приходят люди и делают предложение об обмене — а у меня в портфолио статья 111, то есть «госизмена». Она предусматривает наказание, начинающееся с 12 лет заключения. В такой ситуации разговор в подобном ключе — давай мы тебя как-нибудь поменяем, а там всё забудется и это будет политическое решение — как-то не очень меня устраивает, слишком все расплывчато и неконкретно.
