Может быть, это и впрямь был сон. Если так, он пригрезился нам всем, ибо мы смотрели во все глаза, разинув рты от изумления.
Камни пронеслись раз, второй, третий. Со своего места на Седалище друидов я услышал собственный голос, чужой, высокий. Он то ли пел, то ли смеялся тому, что камни танцуют в воздухе.
Я снова хлопнул в ладоши, и камни рухнули на землю. Она заколебалась под их тяжестью, пыль поднялась столбом, а когда рассеялась, стало видно, что некоторые камни встали в прежние ямы, а другие остались лежать, где упали. Один-два раскололись на куски, и кольцо утратило былую правильность.
Камень, на котором я стоял, опустился на свое место, и я сошел на землю. Блез бросился ко мне — лицо его горело изумлением. Он схватил бы меня за плечи, если бы Хафган не остановил его словами:
— Не трогай его, пока не пройдет авен.
Блез шагнул назад, взглянул на Седалище друидов и указал на него пальцем.
— Да будет это знаком истины для тех, кто усомнится в виденном сегодня!
Я взглянул, куда он указывал, и увидел свои следы, глубоко впечатанные в Седалище друидов.
Так Великий Свет возвестили Ученому братству. Одни уверовали, другие нет. Хотя никто не мог отрицать увиденного, некоторые приписали чудо иному источнику.
«Это Ллеу-Солнце!» — говорили одни. «Матонви! — уверяли другие. — Кто еще мог бы такое совершить?»
Под конец Хафган вышел из себя.
— Вы зовете меня мудрым предводителем, — горько произнес он, — но не хотите идти за мной. Ладно, отныне ступайте кто куда хочет. Я не останусь главным у таких глупцов и невежд!
С этими словами он двумя руками поднял жезл и переломил его через колено, потом повернулся спиной и зашагал прочь. Ученое братство было распущено.
Мы пошли за Хафганом — Блез, Харита, я и еще два-три человека — в лощину, где ждали дружинники. Здесь мы сразу свернули лагерь и двинулись на юг к Ир Виддфа. Хафган хотел еще раз взглянуть на великую гору и показать нам место, где он родился.
Сперва он еще сердился, вспоминая Гарт Греггин, но это вскоре прошло, и он даже развеселился. Он пел, смеялся, долго беседовал с моей матерью, словно человек, сбросивший докучное бремя и исцелившийся от мучительной боли. Блез тоже заметил эту перемену и так мне ее объяснил:
— Слишком разрывалось его сердце. Думаю, он торопил решение, так что теперь все кончено и он свободен идти собственным путем.
— Между кем же он метался?
— Между Иисусом и старыми богами, — отвечал Блез. — Верховный друид должен поддерживать в народе почитание древних богов, а с тех пор, как он познал Великий Свет, ему это претило. — Наверное, я нахмурился или как-то еще выразил недоумение, потому что Блез добавил: — Пойми, Мирддин Бах, не все пойдут к Свету. Ни тебе, ни кому другому этого не изменить. — Он покачал головой. — Даже если мертвые восстанут из могил и камни будут плясать в воздухе, они не обратятся. В голове не укладывается, но это так.
