. Помимо откровенной иронии, эти выпадающие за рамки «исторического стиля» детали – скотч и английские булавки – добавили в коллекцию еще одну грань, имеющую отношение к играм Маржела с темпоральностью. Перешитые и еще сильнее состаренные в процессе перекрашивания костюмы фактически уже несли на себе печать исторического времени. Тем не менее, подобно костюмам из фильмов на исторические темы, они были привязаны к историческому прошлому за счет общих мест, ассоциирующихся с образом той или иной эпохи (к примеру, Ренессанс – это бархат и рукава с буфами, Елизаветинская эпоха – гофрированный воротник и т.п.).
Действительно, театральный костюм представляет собой еще более упрощенную и смелую, по сравнению с костюмом кинематографическим, версию «истории» – своего рода краткий пересказ, в котором должны присутствовать легко читаемые знаки, понятные любой аудитории и узнаваемые на любом расстоянии. Поэтому часто театральные костюмы отражают скорее тенденции современной моды, нежели особенности моды прежних эпох, и проливают свет на природу наших представлений и способов репрезентации различных исторических периодов, сообщая о том, что они не коренятся в прошлом, но берут начало в настоящем. Это со всей очевидностью демонстрируют театральные костюмы, включенные Маржела в его коллекцию 1993 года. Это были уже не «оригинальные», а переделанные вещи, которые выглядели скорее современно и несколько панисторично, что усугубляло их историческую приблизительность и неопределенность. Фотосъемка крупным планом окончательно лишила переработанные и вырванные из контекста целостного ансамбля театральные костюмы исторической достоверности: кнопки, которые часто используются костюмерами вместо пуговиц, чтобы во время спектакля актерам было легче переодеваться, оказались на виду как явный намек на сомнительное происхождение «ренессансных» жакетов и камзолов «XVIII века». И если вырванный из контекста камзол хотя бы напоминал модные в XIX веке костюмы для верховой езды, такие как Redingote а la Hussarde (редингот а-ля гусар), то корсет или стомак, из-под которого выглядывал обнаженный пупок модели, живописал скорее современные нравы, нежели обычаи того исторического периода, который ему полагалось представлять.
Коллекция весна – лето 1993 наводит на размышления о том, как создается образ времени в фильмах на исторические темы, где, по сути, воплощено воображаемое прошлое, которое постановщики увидели сквозь призму своего настоящего. Например, в исторической гангстерской/любовной драме 1967 года «Бонни и Клайд», действие которой разворачивается в Америке 1930‐х годов, образуется некий сплав из моды разных десятилетий, демонстрирующий, как было принято изображать этот исторический период в тот момент, когда проходили съемки (то есть какими виделись 1930‐е годы из 1960‐х). Главные составляющие такой репрезентации – костюмы и мизансцены, а также характерные для изображаемого момента манеры и повадки. Аналогичным образом реконструированные театральные костюмы Маржела наглядно демонстрируют приемы, использующиеся для воссоздания «истории», и настойчиво указывают на то, что настоящее выступает посредником всякий раз, когда мы обращаемся к прошлому. Они помогают осознать, что история, точнее разные ее версии, – это продукт рефлексии и интерпретации, а значит, они всегда опосредованны и выстроены в соответствии с актуальным культурным контекстом. А исторические интерпретации не следует воспринимать как прямую реконструкцию, потому что она должна быть абсолютно беспристрастной или объективной.
