При тщательном изучении предметов одежды из этих коллекций по-настоящему понимаешь, до какой степени манипуляции Маржела с размерной шкалой могли изменить их функциональное назначение. Так, «укороченный жакет» перерождается в гигантский бушлат длиной 105 сантиметров с обхватом груди 172 сантиметра. А в результате другой, возможно, еще более очевидной трансформации белая рубашка разрастается до размеров свободного платья: обхват груди 146 сантиметров, диаметр горловины 51 сантиметр, длина 91 сантиметр. Масштабирование короткого кардигана, который в своем обычном виде мог бы иметь длину 81 сантиметр и обхват груди 114 сантиметров, приводит к тому, что он превращается в подобие немыслимых размеров кокона, способного целиком поглотить тело модели. Важно отметить, что масштабирование – весьма необычный прием для производства одежды, поскольку при увеличении номинального размера изделия его длина никогда не меняется пропорционально ширине (о чем свидетельствуют подборки лекал и особенно красноречиво лекала/выкройки одежды очень больших размеров)>224. Именно благодаря заложенной в этом приеме пропорциональности вещи из коллекций Маржела достигают своих гигантских размеров.
Многие трикотажные изделия Маржела (в основном из коллекции осень – зима 2000/01), которые мне удалось детально рассмотреть и измерить, работая с музейными коллекциями, оказались скорее жесткими, чем эластичными, поскольку подвергались процессу формовки. Им придали фиксированную форму, предварительно растянув до 78 размера (по итальянской шкале), так что на любом, даже самом миниатюрном теле они оставались одинаково объемными. Кроме того, предметы из коллекции выглядят заношенными: края истерты, петли местами спущены, где-то зияют дыры – это наводит на мысли об упадке и, как предположила Кэролайн Эванс, может перенести зрителя в XIX век, вызвав в памяти образ старьевщика. По мнению Эванс, для Маржела подобные стратегии стали возможным ответом на опасения, связанные с постоянным нарастанием интенсивности процессов потребления и производства>225. Как уже было сказано в предыдущих главах, посвященных работам Джорджины Годли и Рей Кавакубо, эстетика упадка часто воспринималась как отповедь господствовавшей в 1980‐е годы культуре изобилия и расточительства. И в какой-то момент многие отрасли дизайна действительно повернулись лицом к эстетике простоты и принялись осваивать непритязательные дешевые материалы и технологии ресайклинга. Специалист в области истории дизайна Линда Сандино указывает на то, что в 1990‐е годы молодые дизайнеры планомерно избегали излишне насыщенной палитры, характерной для эстетики предыдущего десятилетия: «Таким образом, этот разворот в сторону ресайклинга и редимейдов следует рассматривать в контексте культурной и физически выраженной обеспокоенности, развившейся на почве экономической избыточности потребительской культуры и выраженной <…> в подходе к использованию материальных средств»
