Держи меня | страница 2
— Я договорилась в издательстве — мне согласны дать неделю в счет отпуска.
Все, что я мог сказать на это, стало бы фразой, состоящей из нецензурных слов. И я бы сказал, но в машине сидел ребёнок.
Стараясь не слушать ее, я думал о том, как мог я пять лет назад жениться на этой лахудре, как мог целовать эти мерзкие губы. Хотя, нужно быть все-таки честным с самим собой, такими они стали уже после нашего развода. И этот факт однажды тоже был камнем брошен в мой огород, ведь денег, что зарабатывал я тогда, на подобные вещи не хватило бы точно.
Только легко доставшиеся деньги имеют свойство быстро кончатся. Особенно деньги спонсоров. Особенно, если тратить их на шмотки и губы…
Наверное, тонкая струйка финансового потока была перекрыта очередным мужиком, не сразу, но все-таки разглядевшим внутри спелой и сочной кожуры гнилую сердцевину.
Мне на этот процесс понадобилось три года, целых три года!
Наконец-то, мы подъехали к дому, где теперь жила лах… Вероника. Нужно было только пересечь перекресток. Я точно видел зеленый на своем светофоре. Соответственно, на светофоре справа должен был быть красный. Я достаточно медленно выехал на перекресток…
Этот момент… за секунду до… самый страшный. И он самый медленный. Растянутый, разрезанный на кадры, тягучий… Я успел только повернуть голову вправо, туда, откуда неслась на нас большая чёрная машина. Потом, удар. Вспышка — как будто в моем мозгу взорвалось что-то. И тишина.
… И где-то вдалеке, на самом краешке сознания тихий, прерывающийся всхлипами, голос, держащий меня, не дающий соскользнуть во тьму:
— Ромочка, сыночек, держись… Только не умирай!
Пришёл в себя в больничной палате, не помня (о, это блаженное чувство неведения, незнания, при воспоминании о котором потом, когда приходит боль, думаешь: «Не знаю, значит, этого нет»).
Мама спящая, сидя на стуле. Седая голова (не замечал никогда, что у нее волосы уже такие белые… Как? Когда?) лежит на ладонях, ладони на моей руке.
Ничего себе, как замлело тело — ноги совсем отлежал! Пить… Пить хочется ужасно… Что со мной? Почему я в больнице?
Ещё не вспомнив, почему-то начинаю волноваться.
— Мама, мама, — не голос, нет, шепот, скрип какой-то… Рука слушается, пошевелил ею. Она тут же подняла голову.
— Ромочка, сыночек, — губы ее задрожали, затряслись, из глаз, красных, воспаленных, полились слезы.
— Нет, мама, нет, не говори ничего, — голос вдруг обрёл силу, — Где он? Где Вадик? Мама-а-а…
Вот именно тут я и просыпаюсь. Естественно, сто девяносто седьмой раз своим бешенным криком бужу свою несчастную мать. И все повторяется сначала.