Я остановил ее:
— Я понял. Сказал же — без твоего желания это больше не повторится. И… ты ешь, я пока на балконе постою.
Вышел и долго стоял, вглядываясь в неожиданно прояснившееся небо, на котором сверкали холодным светом неприступные далекие звезды. А когда вернулся, она мирно спала на большой кровати, свернувшись калачиком у самого края. Ровно треть еды на подносе была съедена.
Я сел в ее кресло и неспеша уничтожил все оставшееся, задумчиво разглядывая повернутое ко мне симпатичное личико, желая, и не имея сил отвести от него взгляд.
Щека, по которой этот… ублюдок съездил кулаком, горела. Металлический привкус крови из разбитой губы вызывал отвращение до тошноты, до спазмов в желудке. Но, в принципе, я не так уж сильно пострадала — кто-то, кажется, сам Земцов, успел оттащить своего ненормального сыночка до того, как он сломал бы мне что-нибудь.
Я лежала на кровати в маленькой темной комнате и думала: «За что?» Просто из-за моего предположения, что ему нравятся мужики, а не женщины? Я так толком и не поняла. Сразу после фразы, брошенной только чтобы избавиться от него, прекратить неприятные ласки, он вскочил и несколько раз ударил меня по лицу.
Может, Егор этот просто ненормальный? Может, ему вообще нельзя возражать и перечить? И смеяться над ним тоже нельзя?
Физическую боль не сложно было вытерпеть — я часто встречалась с ней в своей жизни. Все-таки «профессия» у меня достаточно травматичная. А вот другая боль, которая жгла сердце, заставляя думать о том, что у меня нет шансов спастись, что этот мерзавец скоро придет и попробует снова… эта боль заставляла скрипеть зубами в бессильной злобе на него, на всех этих людей, посчитавших, что имеют право распоряжаться моей жизнью, и на себя — вот такую, беспомощную и беззащитную.
И единственное, что давало мне надежду и смысл терпеть эти мучения, это имя, которое с трудом произносили распухшие губы:
— Женя… забери… меня…
Я повторяла так по кругу много-много раз, забываясь на несколько секунд, а может, засыпая и начиная свою молитву снова и снова. Я готова была терпеть, знать бы только, что меня ищут, что я ему нужна…
Я слышала ругань Земцова-старшего, его угрозы сыну. Он говорил, что теперь из-за несдержанности последнего им придётся ждать, чтобы воплотить задуманное. Он обзывал этого мерзавца всякими непотребными словами, из которых «гребаный педик» было самым ласковым. Но, конечно, возражений в ответ не было слышно — проще же бить того, кто слабее! Потом они ушли, а дверь в комнату замкнули, оставив меня одну!
