— Неужели вы действительно… — спросил он, — я хочу сказать, в самом деле… мне всегда казалось, что Симла… — и он попытался вспомнить, не случалось ли за время существования «Уоррена Гастингса и Клайва» какого-либо заслуживающего доверия прецедента.
— Симлой, — холодно произнес Генерал, — называется этот дом.
Мистер Уоттерсон, который всегда думал, что этот жилой дом с хозяйственными постройками и земельным участком и имущество, могущее быть предметом наследования, именуется Обурн-Лодж, откашлялся и сказал:
— Безусловно, безусловно.
— Теперь все ясно? — спросил Генерал.
— Совершенно, дорогой сэр Оливер, — ответил мистер Уоттерсон с большим облегчением.
Таким вот образом тетки Дженни, Кэролайн и Джейн, стали жить вместе в Обурн-Лодже. Пророчество Генерала сбылось: никакие мужья не взяли на себя заботу о них. Сомнительно, однако, чтобы по этой причине Джейн Латур могла считаться старой девой.
Сэр Оливер не был похоронен в Аббатстве[7]. Он выразил желание уйти без всякого этого дурацкого вздора, и его желание было исполнено. Все некрологи высоко оценивали заслуги Генерала перед страной, в некоторых случаях перечислялось, в чем они состояли. Высшие военные чины последние полтора года находились в тяжелой ситуации, поэтому было нетрудно выражать энтузиазм по поводу Генерала, который никогда не был в Южной Африке, а теперь уже не мог там оказаться. Одна из самых патриотично настроенных газет сообщала малоизвестный факт, что сэр Оливер был готов занять важный командный пост в Трансваале, и давала понять, что все победы, одержанные бурами в его теперь уже вынужденное отсутствие, едва ли не служат им к чести.
Кэролайн осталась за старшую. Мистер Уоттерсон посоветовал ей обращаться к нему, если при каких-то затруднениях ей будет не хватать помощи отца. Поскольку Кэролайн никогда никакой помощи от отца не получала, она поблагодарила и сказала, что вполне справится сама. И справилась. Оливер поступил в Сандхерст, а оттуда — в гусарский полк, и сине-желтый мундир придавал ему необычайно удалой вид. Джейн сменила одну за другой несколько школ и получила довольно разносторонние познания; но только не в области английской истории (поскольку волею судеб, в какой бы школе она ни оказывалась, там в это время изучали Генриха VIII). В восемнадцать она со своей эксцентричной красотой, своим кошачьим безразличием к окружающим и, разумеется, со знанием эпохи Генриха VIII (накопившимся к тому времени) поступила в частный пансион благородных девиц. В двадцать она окончила его, и началась великая война.
