Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов | страница 41
Бесшабашный, не привыкший выбирать слова, Миронов действительно давал поводы к различного рода кривотолкам. Как истинный казак он не был лишен изрядной доли бахвальства, кичливости, самолюбования. Далекий от теоретических изысков рубака методом проб и ошибок шел к цели и вел за собой других красивыми, но туманными призывами «за землю и волю», «социальную революцию», «социализацию средств производства», за отмену смертной казни. Миронов явно щеголял своей беспартийностью, резко осаживал комиссаров и коммунистов, допускавших, по его мнению, преступные действия. И тем вызывал еще большее отторжение политсостава, высшего командования.
В открытую схватку с комкором его политические надсмотрщики пока не вступали, интриги плели тайно, со знанием дела, с использованием богатого партийного багажа, поднакопленного еще в подполье и былых фракционных баталиях. В докладе члену Реввоенсовета Южного фронта Сокольникову от 20 июля 1919 года Скалов признавал, что был сторонником формирования этого соединения под командованием Миронова, хотя и считал такое решение рискованным из-за неблагонадежности донских казаков, вливавшихся в его состав. Теперь Скалов предлагал дальнейшее формирование прекратить, а имеющийся личный состав передать в другие действующие части. Сомнений в отношении Миронова в том докладе он прямо не высказывал, но подтекст должен был подвести адресата к мысли, что кандидатура комкора и «мобилизационный материал» выбраны неудачно.
Но как бы искусны в подковерной дипломатии ни были большевистские функционеры, как бы ни скрывали свое истинное отношение к личности командира корпуса, шило в мешке не утаишь. Вылезало оно то тут, то там, глубоко царапало мечущуюся душу Миронова, оставляя долго не заживающие раны. В августе он телеграфировал казачьему отделу ВЦИК:
«Мне подлинно известно через преданных мне людей, входящих одновременно в организацию политработников еще не сформированного корпуса, так как, де мол, будет григорьевщина. С такой подлостью я мириться не могу и останусь всегда Мироновым… Заявляю, что Деникин и буржуазия мои смертельные враги, но моими (друзьями) не могут быть люди, вызывавшие поголовное восстание. Перед лицом трудящихся масс пролетариата и крестьянства заявляю: боролся и буду бороться за социализацию средств производства, за социализм. Прошу открытой политики со мной и скорейшего заканчивания формирования корпуса, в который чьей-то рукой приостановлен поток людей, который так жадно дожидается красноармейцами на Южфронте.»