Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов | страница 36
Позднее видный революционный деятель, член Реввоенсовета Республики И.Т. Смилга в своих воспоминаниях писал:
«Советское правительство совершило, безусловно, громадную политическую ошибку в начале 1919 года, когда после ликвидации Краснова бросило лозунг о «расказачивании» и физическом истреблении «верхов» казачества и тех казаков, которые активно участвовали в борьбе против нас. Эта политика, продиктованная, к сожалению, зноем борьбы, скоро дала свои губительные результаты. Положившее оружие казачество восстало почти поголовно… Российский Конвент в борьбе с собственной Вандеей сделал чреватую последнюю ошибку… Уже летом 1919 года наша политика по отношению к казачеству была резко изменена в сторону, требуемую Мироновым…».
Это признание Смилги появилось много позднее. Имеется смысл в том, чтобы подробнее остановиться на событиях, происходивших в те дни вокруг Филиппа Миронова, ставшего одним из первых репрессированных высокопоставленных советских военачальников. Приемы травли Миронова станут впоследствии типичными для деятельности карательных органов Советской власти.
Доносы на Миронова стали поступать к Троцкому после первых проявлений его недовольства политикой расказачивания. К строптивому комдиву зачастили проверяющие, в том числе из Москвы. Но разобравшись на месте, они, как правило, ограничивались перечислением отдельных недостатков, отдавая должное командирским и организаторским способностям Миронова. По результатам одной из таких инспекций заведующий казачьим отделом ВЦИК Степанов и комиссар этого отдела Макаров объективно докладывали наверх:
«Коммунистических ячеек у Миронова в дивизии не было и к комиссарам он относился подозрительно, но он был хороший стратег, хороший специалист военного дела, выходил из всех самых тяжелых положений с малыми потерями. Поэтому казаки стремились к нему. Население все симпатизировало ему (и казачье и не казачье: крестьяне Саратовской губернии выходили к нему с хлебом и солью). Среди подчиненных ему частей была прекрасная дисциплина. У него не было грабежей, разбоя и насильственных реквизиций. Его части не оскорбляли религиозного чувства населения. Вообще население не видело в подчиненных ему частях врагов и таким образом привлекало к Советской власти. Это тем более возвышало Миронова, что в соседних частях, например, в дивизии Киквидзе, этого не наблюдалось, благодаря разнузданности частей, население относилось к ним враждебно… Большинство красновских полков охотно сдавались Миронову, который пользовался особым авторитетом как среди Красной Армии, так и среди трудового казачества в белогвардейском стане. Но чем больше росла его популярность и чем ближе он подходил к Новочеркасску, тем более росло недовольство населения в его тылу, благодаря неумелому строительству Советской власти, огульным реквизициям, массовым расстрелам и т. п. Во многих местах даже вспыхнули восстания, например, в Верхнедонском округе (станицы Вешенская и Казанская), а также в Усть-Медведецком округе».