Ей было что-то дано. То, что она всегда считала пороком, уродством души, оказалось загадкой и силой. Око Судии открылось. В момент абсолютного кризиса оно открылось и увидело то, что нужно было увидеть…
Слеза Господня, пылающая в ее ладони. Бог Богов!
Всю свою жизнь она была жертвой. Так что ее инстинкт – самый непосредственный: поднять руку, чтобы спрятаться, подставить плечо, защищаясь. Только дурак не сумеет скрыть то, что ему дорого.
Драгоценная – и, конечно, совершенно несовместимая с тем, чего она отчаянно хочет. Хоры и ведьмы, как сказали бы айнонцы, редко процветают под одной крышей.
Она находит в этом горькое утешение – даже своего рода предписание. Если бы все было чисто и просто, она бы избегала этого из-за изнуряющего меланхолического рефлекса. Но теперь это нечто такое, что требует понимания – на ее условиях…
Поэтому, конечно, старый волшебник отказывается ей что-либо говорить.
Больший комфорт. Разочарование и мучения – это сама форма ее жизни. Единственное, чему она доверяет.
В ту ночь Мимара просыпается от низкого мелодичного голоса Сарла, что-то напевающего. Песня, похожая на дым, быстро затянутый в беззвучие высотой хребта. Она слушает, наблюдая, как Гвоздь Небес проглядывает сквозь рваные одежды облака. Слова песни, если они вообще есть, непонятны.
Через некоторое время песня переходит в хриплый шепот, а затем в стон.
Сарл стар, осознает девушка. Он оставил в недрах горы не только свой рассудок.
Сарл умирает.
Укол ужаса пронзает ее насквозь. Она поворачивается, чтобы поискать волшебника среди скал, но тут же обнаруживает его позади себя – эдакого зверя с волосами. Мимара понимает, что он подкрался к ней после того, как она заснула.
Она смотрит в тень его изборожденного морщинами лица и улыбается, думая: «По крайней мере, он не поет». Девушка морщит нос от его запаха и снова засыпает, возвращаясь к его трепещущему образу.
Я понимаю, мать… Я, наконец, вижу… Я действительно хочу.
* * *
Ей снится отчим, и она просыпается с хмурым недоумением, которое всегда сопровождает слишком липкие и многозначительные сны. С каждым мигом она видит его: аспект-император, не такой, каков он есть, но каким он был бы, если бы был тенью, которая преследовала проклятые глубины Кил-Ауджаса…
Не человек, а эмблема. Живая печать, поднимающаяся на волнах адской нереальности.
– Ты – око, которое оскорбляет, Мимара…
Девушка хочет спросить Акхеймиона об этом сне, но находит воспоминание об их вражде слишком острым, чтобы говорить об этом. Она знает то, что все знают о снах – что они могут как озарять, так и обманывать. На Андиаминских Высотах жены из знатных каст советовались с авгурами за возмутительно высокую плату. Кастовые слуги и рабы молились, обычно Ятвер. А девушки в борделе капали воском на клопов, чтобы определить истинность своих снов. Если воск попадал на насекомое, значит, сон был правдой. Кроме того, Мимара слышала о десятках других народных гаданий. Но она уже не знает, чему верить…
