Государь и тут попросил, чтобы привезли на двор брёвна и выдали пилу. Заготовка дров стала его любимой работой. Даже великие княжны и их младший брат охотно пилили и кололи дрова, коротая скучные тюремные будни.
Утешением для узников была отправка писем близким людям. Александра Фёдоровна находила в себе силы ободрять тех, кому она писала. И она, и государь переживали не столько за себя, сколько за других, своих бывших приближённых, тоже вынужденных терпеть лишения и издевательства от новой власти.
– Себя не жаль, – говорил император. – Невыносимо жаль тех, кто теперь страдает из-за нас.
«Тяжело неимоверно, грустно, обидно, стыдно, – писала государыня, – но не теряйте веру в Божию милость. Бог не оставит Родину погибнуть. Надо с покорностью перенести все эти унижения, гадости, ужасы. Господь не допускает нам уныния, охраняет от отчаяния, даёт силу. Без веры невозможно было бы жить…»
Царственные узники не падали духом, не жаловались на судьбу, не роптали на своих врагов. Они молились Богу, читали книги, ставили домашние спектакли, рукодельничали, катались с ледяной горки во дворе. На праздники делали всем подарки – даже своим стражам. Государь и его дети любили забираться на крышу теплицы при доме и просто сидеть там, греясь на солнце.
Но положение пленников всё ухудшалось.
Весной 1918 года царскую семью перевезли в город Екатеринбург на Урале. Теперь её охраняли не стрелки старой царской армии, а солдаты новой, революционной Красной армии. Власть большевиков – советская власть, как она стала называться, – с пленниками вовсе не церемонилась. Солдаты издевались над ними. Следили за каждым их шагом, воровали вещи, пускали им в лица дым от папирос, грубо ругались.
Как-то во время обеда в столовую зашёл начальник охраны. Он бесцеремонно залез ложкой в супницу и вытащил самый большой кусок мяса.
– А вам и того довольно будет, – жуя, сказал тюремщик. – Попили вы народной кровушки. Теперь наша взяла.
Даже в летнюю жару и духоту охрана запрещала открывать окна. А выходить из дома, чтобы подышать свежим воздухом, позволяли всего на час.
– Почему только час? – спросил император.
– Чтобы больше было похоже на тюремный режим, – ответил начальник охраны.
Дом был окружён высоким забором. Вдобавок окна замалевали краской и поставили на них решётки, чтобы здание и впрямь стало подобно тюрьме.
Узники переносили всё это с христианским смирением и поистине царственным величием. Их спокойствие и кротость начинали вызывать уважение даже у охраны. Так было и в Царском Селе, и в Тобольске, и в Екатеринбурге. Враждебное отношение к пленникам уступало место дружелюбию. Но сменялся состав конвойных – и всё начиналось заново…
