Высказывая наши замечания по поводу воззрений А. Ф. Гусева, на сущность и смысл христианского «аскетизма», мы, как уже имели случай заметить ранее, имели в виду собственно значение трудов — почтенного профессора именно для нашей диссертации и не думали умалять несомненное достоинство его трудов, которое они имели не только в эпоху своего появления в печати, но которого они не утратили и до настоящего времени. [375]
Общая, основная тенденция автора в высшей степени симпатична.
«Христос совместил в себе небесное с земным, божественное с человеческим». [376] «Христианство является великой культурной силой, не только не отрывающей человека от земли и созидания на ней царства истины, любви, правды и свободы, но, напротив того, определяющей само нравственное достоинство человека и степень его пригодности для будущей блаженной жизни в обновленном мiре тем, в какой мере он потрудился над осуществлением в своей земной жизни той задачи, которую поставило перед ним, как определенным лицом, Провидение». [377]
Вот основные, излюбленные, задушевные мысли автора, который красной нитью проходят через все его произведения и которые, к сожалению, еще до сих пор не вошли в сознание многих представителей нашей богословской науки. [378]
В сочинении Ф. Ф. Гусева: «Изложение и критический разбор нравственного учения Шопенгауэра» (Москва. 1877) с особенной рельефностью и неуклонной последовательностью проведен взгляд на любовь к Богу, как на состояние именно аффективное, исключающее, в моменте своего высшего напряжения, всякую действительную возможность деятельно служить людям и даже проводить жизнь в обществе. Так как, пользуемся выражением автора этого сочинения, «пламенное и напряженнейшее чувство любви к Богу служит преобладающим мотивом и исходной точкой христианского аскетизма, который поэтому в образе своей внешней и внутренней деятельности определился именно свойством и природой чувства любви к Богу, доходящего до величайшего напряжения и получившего господствующее влияние на сознание», [379] то мы обязаны рассмотреть указанный взгляд со стороны его оснований и выводов поподробнее.
По автору любовь к Богу не только в аскетах-созерцателях фактически существовала в виде «дошедшего до крайнего напряжения и пламенности» [380] чувства, имела характер именно «страстной любви», [381] «аффективного влечения», [382] представлялась ими под образом пламенной любви мужчины к женщине, под образом жажды сильной и живой, удовлетворение которой изображается как упоение, доходящее иногда до «исступления»,
