. Греческий христианин на вопрос, кто христианин в высшем смысле слова, отвечает: монах. Кто упражняется в молчании и чистоте, кто избегает не только мiра, но даже и мiрской церкви, кто избегает не только ложного учение, но даже речей о правильном, кто в созерцании и неподвижности (unverrückt) ожидает, пока его глаза достигнет, коснется блеск Божества, кто считает для себя достойным только молчание и мысль о вечном, кто от жизни ожидает только смерти, у кого из чистоты и совершенного отсутствия самости проистекает милосердие, — тот и есть христианин. Для него и церковь не безусловно (schlechthin) необходима, и освящение, которое она раздает не обязательно. В этих аскетах обнаруживаются явления такой силы и нежности религиозного чувства, их жизнь так исполнена божественного, так внутренне деятельна, преобразуя себя по известным чертам образа Христа, что можно смело сказать: «Здесь живет религия, и она не недостойна имени Христа».
В монашестве были возможны свобода, самостоятельность и живой опыт. Впрочем, по мнению Harnack’a, такое высокое значение принадлежит греко-восточному монашеству не столько в действительности, сколько в идее. [1414]
Широко распространенное мнение, господствующее в католичестве и разделяемое многими протестантами есть то, что Евангелие в последнем основании и в своих главнейших указаниях строго отчуждено от мiра (weltfluchtig) и аскетично. Одни возвещают это признание (Erkentnis) с участием и удивлением, усиливая его до утверждения, что в этом отрицательном отношении к мiру заключается, как в буддизме, все достоинство и значение христианской религии. Другие оттеняют положение христианской религии, требующие удаления от мiра с тем, чтобы доказать несовместимость этой религии с современными нравственными основоположениями и ее бесполезность. Особого рода выход, собственно продукт отчаяния, нашла католическая церковь. Она признает мiроотрицающий характер Евангелия и, соответственно этому, учит, что в собственном смысле, христианская жизнь выражается только в форме монашества, как vita religiosa, но она оставляет низшее христианство без аскетизма, признавая и это состояние все же достаточным, удовлетворительным для достижение спасения. Что полное последование Христу возможно, только для монахов, это — католическое учение. С ним оказался вполне солидарным Шопенгауэр: он прославляет христианство только постольку и потому, что оно способствовало появлению таких аскетов, как св. Антоний или св. Франциск; что же в христианском благовестии лежит вне этого, то представляется философу бесполезным и соблазнительным.
