Монашество стоит подле церкви, а не в церкви, и это не может иначе быть, ибо как могут оказать услугу церкви те, которые отказались от всякой собственной задачи? Единственное, в чем монашество принимает участие, это интерес церковного культа; монахи пишут священные изображения, книги. Но оно может эмансипироваться и от культа; церковь не только терпит тех отшельников, которые годами удаляются от церковного общества, но она им удивляется. И она должна им удивляться, ибо они реализуют ее собственный недостижимый идеал. Точнее сказать: ее более высокий идеал, ибо она теперь образовала двойной идеал, — идеал аскетизма и идеал культа. Кому не сообщено дара достигнуть через аскетизм участие в Боге, тот может достигнуть этого участия через участие в святых таинствах. [1412]
Развитие монашества на западе протекало совсем иначе, Одного взгляда на историю его достаточно, чтобы открыть существенное различие. Во-первых, — монашество здесь имеет действительную историю, и, во 2-х, монашество здесь сделало историю, церковную и светскую. Оно не стоит только подле церкви, истощаясь в аскетизме и мистическом созерцании, — нет, оно стоит внутри церкви, и наряду с папством сделалось движущим фактором западно-католической церковной истории. Можно описать восточное монашество от четвертого столетия и до настоящего дня, не назвав ни одного имени, тогда как история западного монашества есть история конкретных лиц и индивидуальных характеров.
Последним и автентичным словом западного монашества был иезуитский орден. Он разрешил проблему, которую разрешить не могли прежде него возникавшие монашеские ордена, и достиг цели, к которой стремились эти последние. Но этот орден никогда не делался мертвым орудием в руках церкви. Этот орден никогда не входил в церковь в качестве ее института, — наоборот, — церковь подпала под господство иезуитов. Монашество победило, но какое монашество? То, которое прежнюю программу мiрской церкви сделало своей собственной и вместе с тем опустошило и обрекло на смерть самое свое существо. Аскетизм и отречение от мiра сделались здесь формой и средством политики; чувственная мистика и дипломатия заступили место искреннего благочестия и нравственного порядка. Под господством иезуитов церковь омiрщилась окончательно и специфически. [1413]
Греко-восточное христианство скрывает в себе элемент, который в течение столетий оказался способным — до самого последнего времени — составлять известный противовес традиционализму, интеллектуализму и ритуализму, господствующим в этой церкви, — это
