Монашество имеет свою историю не только внешнюю, но и внутреннюю, полную сильных изменений и резких различий. [1399] Теперь является вопрос: то ли истинное монашество, которое в мiре видит храм Божий и в молчаливой природе воспринимает веяние божественного духа, или же истинное монашество то, которое утверждает, что мiр по своей природе и истории — дело дьявола? Какое же из этих решений подлинно христианское и имеет за себя историю? [1400]
К этой последней и обращается Harnack для решения поставленного вопроса.
Монашество не так древне, как церковь. Во всяком случае церковь IV-го столетия, в которой монашество образовалось, думает находить существенно на него похожий институт уже в апостольское время; но примеры, на которые обычно в этом случае ссылаются, принадлежат преимущественно к области легенд. Однако, церковь со своим суждением не вполне неправа. Почти все христиане в начальный период истории церкви находились под впечатлением, что мiр и его история продолжатся только короткое время, и скоро наступит конец. Где эта надежда была особенно жива, там земная жизнь и обязанности призвания теряли самостоятельное значение. [1401]
Когда Евангелие в первом столетии и в начале второго начала осуществлять и выполнять свою миссию в греко-римском мiре, то людьми восприимчивыми, чуткими, оно понималось, как весть о «воздержности и воскресении». Последнее поддерживало ободряющую надежду, а первое — воздержность — требовала отречения от мiра чувственности и греха. Первые христиане видели в язычестве, его богослужении, его общественной жизни, в его государстве — царство сатаны и поэтому требовали уничтожения этого мiра; но для их понимания с этим представлением было не несоединимо и противоположное, — что земля Господня и Бог ей управляет и над ней господствует. Они сознавали себя гражданами будущего мiра, наступление которого предстоит вскорости. Кто в это верует, тот должен считать за ничто все окружающее. В то время фантазия самым живым образом возбуждалась той мыслью, что настоящий мiровой порядок подпадает суду, потому что все заражено грехом. Христианство должно было предпринять борьбу с грубой и тонкой чувственностью языческого мiра, и оно исчерпало всю свою энергию в проповеди великой вести: «не будьте животными, а будьте бессмертными душами; не будьте рабами плоти и материи, а будьте господами вашей плоти, слугами только живого Бога». Всякий культурный идеал должен был отступить на задний план, пока верили в эту весть.
