между тем на поверку выходит, что обратное ничем не гарантируется и никакими, более конкретными, чертами не определяется, — напротив, по всему мы должны заключать, что «духовная телесность» есть не бесплотность только, но и бестелесность.
По нашему глубочайшему убежденно, проф. Тареев выразил православное учение по данному вопросу неточно.
Все примеры, приведенные автором, вся сложная цепь его аргументации доказывает только, что тело Христа по воскресении было несоизмеримо с нашим настоящим телом по своим характерным признакам, но от этого еще далеко до права заключать, что «духовное тело» Христа потеряло все физические, материальные свойства, ибо, таким образом, профессор близко подходит к докетизму. Тело Христа по воскресении было одухотворенное, — это правда, но свойств материальности оно не потеряло.
Вот самое определенное свидетельство Евангелия.
Когда воскресший Христос явился Апостолам и другим, во время повествования Эммауских путников о явлении им Господа, ученики «смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа» (ἐδόκουν πνεῦμα θεωρεῖν. Лк. ΧΧIV, ст. 37). Но Христос сказал им, что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это — Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите, ибо дух плоти и кости не имеет, как видите у Меня (πνεῦμα σάρκα καὶ ὀστέα οὐκ ἔχει, καθὼς ἐμὲ θεωρεῖτε ἔχοντα). [1210] И сказав это, показал им руки и ноги. Когда же они еще от радости не верили и дивились, Он сказал им: есть ли у вас здесь какая пища? Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И взяв, ел перед ними (ст. 40–43; ср. Ин 20:20, 25, 27, 29; 21:5). [1211]
Во всяком случае, несомненно, что и воскресшее тело Христа имело члены — руки, ноги, — было доступно осязанию. Он вкушал пищу, хотя и не по требованию нужды, но истинно, точно, в обычном смысле. Таким образом, тело Христа и по воскресении сохранило, по крайней мере, некоторые физические свойства. Следовательно, телесность, говоря принципиально, не противоположна духовности, — эти начала не являются обязательно несовместимыми, взаимно исключающими друг друга; напротив, телесность, оставаясь такой, может и должна проникнуться духовностью. С этой точки зрения позволительно сделать и тот вывод, что и все вообще материальное, относящееся к телу, — земное в широком смысле само по себе не противно духовному, небесному, божественному, — нет; напротив, человеческое должно проникнуться божественным, земное — небесным, материальное — духовным, причем это телесное, земное, материальное, не утрачивая своих основных свойств, будет возведено к высшему роду бытия, подобно тому, как железо, проникаясь огнем, не теряет своих свойств, но их только видоизменяет, правда — почти до полной неузнаваемости.
