Но тут он встает, подходит ко мне, становится на одно колено, невзирая на свои белоснежные штаны с золотым лампасом, и легонечко, как пушинку, поднимает меня от земли.
«Я люблю вас… — говорит он шепотом, глядя в мои глаза, — я люблю вас…»
И тихонечко и нежно переносит на белую и мягкую, как взбитые сливки, необъятную графскую койку, и тихо целует в руку, и опять шепчет: «Я люблю вас!..»
И тут я просыпаюсь на своей постели в общежитии и рядом со мной на табурете сидит Гошка — представляете? — и молча глядит на меня.
А заснула-то я за столом, недоев молочных сосисок с горошком. Стало быть, если я на койке на своей очутилась, значит, кто-то меня туда, строго говоря, на руках перенес, так? Кто? Гошка?! И вскакиваю как ошпаренная от стыда и ужаса.
— Ты что? — кричу. — Ты откуда? Ты как здесь?
А он сидит на табурете, и я впервые гляжу на него сверху вниз, я даже его макушку лохматую в первый раз в жизни увидала, и вдруг по этой, надо думать, причине мое отношение к нему стало такое, будто я старшая, взрослая совсем, а он — младший, слабенький, и я его жалею и… одним словом, такой вот вариант.
Только характер мой опять сильнее меня оказался.
— Ты как смеешь, — кричу на него, — без стука? Много себе позволяешь!..
Но тут меня просто-таки прожгла одна мысль страшная: выходит, тот факт, что Вронский, граф, мне во сне руку поцеловал — это опять Гошка? Руку, представляете? Мне ж никто никогда в жизни еще руку не целовал…
Я даже шарахнулась от него, от Гошки, и за руку, за то самое место, куда меня Вронский поцеловал, схватилась, будто ожог до сих пор горит.
— Ты что?.. — только уже не кричу, а шепотом в ужасе спрашиваю. — Ты что?
А он и говорит, тоже шепотом почему-то:
— Семен… пошли на речку…
— С чего бы это я с тобой! — возмущаюсь.
— Все ребята пошли… лето кончается. А, Семен?.. — И ждет моего ответа.
А мне очень даже, строго говоря, захотелось сказать ему «давай!», но сказала я совсем другое:
— У меня еще дел — не переделаешь.
— Какие дела? — удивился он. — Вечер уже, скоро на смену идти.
— Я тебе отчет давать не обязана! — опять завожусь я по привычке. — Ты секретарь бюро на производстве, а досуг я провожу независимо, тебя не спросила!
— А то бы пошли, а, Семен? — просит он настойчиво. — На речку, а?..
— Некогда мне, ясно? — не сдаюсь я. — Дела у меня!
И тут я замечаю вдруг краем глаза на Людкиной койке газету ту злосчастную, и фото мое на меня глядит, подмигивает, насмехается. И все опять вспомнила и забеспокоилась: вечер, как бы редакция не оказалась запертой!
