Я даже дышать перестала за дверью-то.
А Варька, как стояла на койке во весь рост, так и замерла, а взгляд ее — это я сквозь щелку дверную вижу — остановился на чем-то посредине комнаты.
А там, на самой середке, на столе, на белой клеенке, пистолет Вадькин чернеет, про который я начисто позабыла.
Тут Варька как рванется с койки, как кинется к столу, как схватит пистолет и — обратно на койку с пистолетом в руке, никто и опомниться не успел.
А лично я, строго говоря, просто даже окаменела, и ноги к полу коридорному приросли от страха.
— Ой, Варька!.. — завизжала Зинка. — Ты что надумала?!
— Гляди не стрельни по глупости! — только и успела вымолвить Людка. — Анна Каренина, тоже мне…
— А я гордая! — говорит Варька с таким выражением, будто она и в натуре в данный момент переживает подлую измену своей великой любви. — Я гордая! Я ему — ни слова, ни слезинки. Я просто скажу ему: «Любимый! Ты не виноват. Любовь моя слишком для тебя сильная и безграничная. Я тебя не виню и прощаю. А мне в этой жизни уже делать нечего. Будь счастливый. Пусть она тебя любит, как я любила. Живи и радуйся». — И приставляет пистолет к виску.
Тут мной будто выстрелили из пушки, влетаю в комнату, запинаюсь о порог своей обувкой босоногой и только успела, нацеливаясь носом в пол, крикнуть в последнем ужасе:
— Варька! Он же заряженный!..
И тут же сама оглохла от грохота своего падения.
А у Варьки, как потом выяснилось, нервы не выдержали, руку судорогой от испуга свело и палец сам собою курок нажал, и тут вдруг такой гром на все общежитие!..
И только через сто, как мне показалось, тысяч лет Людка детским испуганным голоском завопила, Зинка басом заголосила, в коридоре вдруг все ожило и затопало, и только мы двое молчим: я к полу прикипела, ни встать, ни с места сдвинуться, и Варька на койке распластанная и неживая, рука свесилась и пистолет на пол выронила.
— Убилась! — вопит Зинка. — Самоубилась!..
— Мама! Мама-а-а!.. — верещит Людка. — Мамочка моя!..
Тут я вскочила как встрепанная на ноги, а пол подо мною ходуном ходит, сплошной девятый вал, картина Айвазовского.
Ну, а в дверях, ясное дело, в один миг выросла как из-под земли Таисия Петровна.
— Что такое? — кричит. — Кто стрелял?
А за ее спиной уже все общежитие толпится, жужжит в нетерпении с ужасным любопытством, наседает сзади на Таисию.
А я стою вся окаменелая и немая.
Таисия кидается к Варьке, берет ее руку, отпускает, рука падает обратно и качается, как от ветра.
