— Давай покороче, Семенова, конкретнее. Что у тебя?
Я и ответила конкретно:
— Ребенок.
— Кто? — вскинул он на меня непонимающие глаза.
— Роберт, — отвечаю. — Робик. Мальчик, строго говоря, ребеночек.
— Где ребеночек?.. — не поняла Неходько.
— В общежитии, — отвечаю опять конкретно.
— Давно он?.. — неуверенно спросила совсем огорошенная Татьяна Алексеевна.
— С утра, — говорю. — Часов с десяти.
— Что с утра? — заволновалась Муза Андреевна.
— Появился, — говорю, — утром. Совершенно неожиданно.
— Неожиданно? — растерялся и Иван Макарович. — Что значит — неожиданно?
— Ну, никто, строго говоря, не ожидал, — говорю. — Как снег на голову. Никто даже не предполагал.
— Что значит — никто не предполагал?! — даже стукнул от возмущения искусственной своей рукой о стол Иван Макарович. — Дети так не рождаются, без предположения!
А Муза Андреевна просто в ужасных догадках, как в дремучем лесу, плутает:
— Как же так? Я же тебя чуть не каждый день видела, Семенова… Нет! Ничего не могу понять!..
— Он что же… ну, ребеночек… он что — утром родился? — осторожно спрашивает Татьяна Алексеевна.
— Что вы! — говорю я, удивляясь их совместной непонятливости. — Что вы! Он уже три годика как родился!
— Три года?! — совсем теряется Муза Андреевна. — Как же так — три года? Где же он был все это время?
— В деревне, — объясняю терпеливо. — У тетки в деревне. А теперь тетка заболела, в больницу положили. Теперь садик обязательно нужен (последнее я уже непосредственно Ивану Макаровичу адресую, директору). Одно спасение — садик.
— Слушай, Семенова! — строго говорит Иван Макарович. — Тебе сколько лет?
— Семнадцать, — говорю, — восемнадцатый. А при чем этот вариант — сколько мне лет? — спрашиваю.
А у Неходько уже брови на переносице сошлись от завкомовского гнева:
— Семенова! Утром статья с портретом во всю газету, а в обед… Хорошо-о!..
— При чем здесь статья? — теперь уже я теряюсь в догадках. — При чем статья — и Робик?
— А при том, что ты обманула общественность, обманула печать, обманула товарищей, нас обманула! — как с трибуны, рубанула она без права обжалования. — Всех обманула!
— Почему обманула? — растерялась я. — Это все Гошка, он один виноватый!
— Какой еще Гошка? — допытывается Иван Макарович.
— Да Латынин же, кто же еще!
— Латынин? — удивился директор. — Это что же — поммастера твой, что ли?
— Ты в своем уме! — всплеснула пухленькими ручками Муза Андреевна. — Он же секретарь цехового бюро!..
— Передовик, заочник, на доске Почета бессменно… — не может прийти в себя Татьяна Алексеевна. — И на тебе…
