Уже трижды в своей жизни я слышал его. Но еще ни разу так сильно, так мощно!
Однажды в Эверглейдс, в штате Флорида, больной и измученный лихорадкой, с расшатанными нервами, я услышал его. А потом, оказавшись в заснеженных Андах, когда мое тело наполнилось трепетным возбуждением от вида потрясающих высот, оно пришло с востока, по крайней мере, так мне тогда показалось.
Год назад я снова испытал это состояние, когда пьянствовал в маленьком порту где-то на бирманском побережье. Я был безумно пьян, близок к белой горячке. Но этот… призыв… был безошибочным.
И вот теперь, в четвертый раз этот тихий, невероятный зов зазвенел из ниоткуда, и мозг послушно ответил ему в унисон, призывающий к действиям, безусловному подчинению его воле. Волна опьяняющих мыслей то спадала, то поднималась, как прилив. Моя душа и тело всецело стали принадлежать этому.
Оно…звало!
Оно звало… меня!
Я вспомнил легенду про лиру Орфея, которая заставляла даже мертвых подниматься из могил и слушать чудесные звуки. Но в моем случае это была не музыка, я даже не слышал ее.
Глубоко внутри в подсознании какое-то неведомое чувство с жадностью внимало призыву и пьянело от восторга. Безумие или здравомыслие, сон или реальность, мне было все равно. Мое тело было почти мертво от усталости. Я управлял самолетом автоматически, рефлекторно. Передо мной на панели светились приборы. В иллюминаторах пролетали серые клочья облаков. Рядом со мной Гленн Кирк нервно курил одну сигарету за другой, бросая тревожные взгляды на датчик уровня топлива. Его было достаточно, и в запасе у нас еще оставался резервный подвесной бак, который можно было использовать в случае необходимости. Но где конечная точка нашего полета?
Где-то там, в тумане… что-то звало. Но что именно?
Что-то, что уже трижды звало меня. А теперь…
— Шон.
— Да? — мой язык словно одеревенел.
— Я пытался связаться с землей по рации. Ничего. Все диапазоны глушатся японцами. Я совершенно потерял все ориентиры.
— Выпей и забудь об этом, — сказал я. — У меня в куртке фляга с бренди.
КРАЕМ ГЛАЗА я заметил, как Гленн поднес фляжку к губам. За последние несколько месяцев я узнал этого парня так хорошо, как это обычно происходит на войне. Он не раз спасал мне жизнь, впрочем, и я ему тоже.
Совместные боевые вылеты создают определенную связь. Гленн многое мне рассказал: о маленькой деревушке в Иллинойсе, где он жил, о доме, где на протяжении многих поколений воспитывалась семья Кирков, о колледже, где Гленн изучал медицину. В отличие от меня, ему было что терять, ведь я с ранней юности носился по свету. У меня не было семьи, не было места, где бы меня кто-то ждал. Но я знал, что эта деревня и ее жители значили для Гленна многое — светлое будущее в месте, где он родился и вырос. Он поведал мне об осенней охоте в лесах, о тепле камина в охотничьих домиках, заваленных снегом до самых окошек, и все такое прочее. Мне эти рассказы были по душе. Хотелось спокойной и размеренной жизни…
