⁂
Однажды ранним летним утром 1926 года поэт-марксист Анри Лефевр маршировал по Франции вместе с пехотной частью, в которой проходил службу; в благоуханном июльском воздухе раздавалась строевая песня. Вместо того, чтобы петь вместе со всеми ее припев, Лефевр повторял про себя: «Летнюю зарю заключил я в объятья…»[192] Внезапно, говорит Лефевр, «в десяти шагах впереди, на обочине, я увидел красивую бабочку, у которой отсырели ее розовые крылышки и она не могла лететь. Я выбежал из строя, бросился к ней, очень осторожно взял и перенес на пригорок». Через мгновение в спину Анри уперся приклад сержанта. Потом заорал капитан, ехавший на лошади: «Chasseur[193] Лефевр! Восемь суток гауптвахты!» «Этот юнец проявил себя как опасный подрывной элемент… кроткий мечтатель, спаситель бабочек… интеллектуальный анархист»[194]. Вскоре молодой Анри отбывал свое «строгое наказание» в одиночной камере. Валяясь там, он обдумывал это происшествие, ставшее сильной романтической метафорой в его замечательной, толстой, как пара кирпичей, двухтомной автобиографии «La somme et le reste». Он не жалел тогда ни о чем, пишет Лефевр, не жалел о «символическом жесте спасения живого символа поэзии». И все-таки он был в ярости, потому что мог показаться слабым, кротким, хуже того – показаться мечтателем. И тогда Лефевр поклялся себе, что станет «более умелым» воином, станет тверже и практичнее. Если он и мечтал, «это было субверсивное применение новой науки», писал Лефевр. «Я стал… точным, реалистичным, революционным». Так что если позднее он стал читать Клаузевица и вскоре задумал написать книгу под названием «Человек и солдат», то «обязан он всем этим бабочке и грубияну-капитану»[195].
Но вскоре, хотя Лефевр понимал, как важна такая твердость для любого левого и революционера, он также осознал, что она противоречит его сущности: он не был холодным и реалистичным мужем науки. В бытность задиристым подростком, задолго до военной службы, юный Лефевр ловил бабочек на Пиренейских лугах близь родного города Наварна; как рядовой активист, он знал, что всегда останется мечтателем, который живет, чтобы спасать бабочек. Бабочки, коротко говоря, так же непостоянны и легки, как и сам Лефевр, они невесомы и беззаботны, они порхают, чтобы опылять цветы, чтобы оживать на солнце в середине лета. И в самом деле, бабочки символизируют дух магического марксизма, который возникает то там, то здесь, который свободен, который раскрывается в тепле, при естественном освещении.
