И дело не в том, что работа не бывает напряжённой или скучной. Но первобытные люди обходятся без дисциплины рабочего времени. В любое конкретное время
им не нужно ничего делать.
98 И никто не указывает им, что делать. Как писала антрополог Люси Мэйр в отношении нуэров, которые являются суданскими скотоводами: «Ни один нуэр не позволит никому указывать ему».
99 Или, как Маршалл Салинз описывает вождя племени: «Одно его слово, и все делают то, что им нравится».
100Уильяму Моррису было трудно примирить свой марксизм с утопизмом. Его взгляды на работу были намного более продвинуты, чем те, что преобладали тогда среди марксистских политиков и интеллектуалов. Это и до сих пор так. Он знал, что большинство политически мыслящих рабочих хотели, чтобы государственный социализм ликвидировал эксплуатацию и неравенство. Таким было полное содержание социализма для Эдварда Беллами, Августа Бебеля, Владимира Ленина и, я подозреваю, Фридриха Энгельса. Моррис рассматривал это как минимальную, переходную программу. Он думал, что это обязательно попытаются воплотить в жизнь.101 Так и случилось. Но ничего не вышло.
Даже если бы это удалось, Моррис, сам по себе, не был бы удовлетворён:
Некоторые социалисты могут сказать, что нам нет нужды заходить далее этого: достаточно, чтобы рабочий получал сполна за свою работу и чтобы отдых его был продолжительным. Но даже если принуждение человека человеком и деспотизм будут ликвидированы, я всё же требую компенсации за принуждение, рождаемое потребностями природы. Пока работа вызывает отвращение, она всё ещё будет бременем, которое нужно нести ежедневно, и даже если бы рабочий день был уменьшен, всё равно это бремя омрачало бы нашу жизнь. А мы хотим увеличить наше благосостояние, не умаляя нашего наслаждения. Природа не будет окончательно покорена до тех пор, пока наша работа не станет частью нашего наслаждения жизнью.102
Я называю это упразднением работы.
Должен же быть какой-то переход. Невозможно предвидеть, на что это будет похоже, потому что обстоятельства, при которых восстание против работы могло бы увенчаться успехом, непредсказуемы, а некоторые могут сказать, что они немыслимы. Очевидно, что массовый отказ от работы был бы необходим. Но это не обязательно должно быть универсальным. Взаимозависимость экономических институтов окажется их роковой слабостью. В отличие от Ноама Хомского, я не верю, что для «осязаемой» революции «вам нужно значительное большинство населения, которое признаёт или считает, что дальнейшие реформы невозможны в рамках существующей сейчас институциональной структуры».
