"Ваш день рождения?"
"Да."
"Сколько лет?"
"Тридцать пять."
«Тридцать пять - хороший возраст. Достаточно опыта, достаточно энергии ».
Герберт иногда сомневался в обоих.
Он ожидал, что она спросит, нет ли ему ничего лучше, чем пообедать с незнакомцем в день его рождения, но вместо этого она просто сказала: «Все это, ты делаешь для покойника, да?»
"Да."
Ханна положила руки на спинку стула и изящно села.
«На каком языке вы говорите с этими мужчинами?» - спросил Герберт, тоже сидя - хотя он не мог избавиться от чувства, с чуть меньшей самообладанием, чем она проявляла.
"Венгерский."
Перед ним появилась тарелка с едой, пахнущая восхитительнее всего, что он когда-либо ел. «Вы из Венгрии?»
"Да."
"Твой английский очень хорош."
«Вы лжете, но спасибо».
«Это не ложь».
«Я в порядке с английским. Я тебя понимаю, ты меня понимаешь. Я прислушиваюсь к языку, пожалуй, больше, чем к людям со зрением. Я слышу лексику, грамматику, акценты. Но я говорю с венгерского, переведенного на английский, а не с английского. Вы понимаете?"
Герберт кивнул, движение, которое для Ханны выдало его молчание.
«Представьте меня как радио», - засмеялась она. «По радио ничего не видно. Так что кивнуть или покачать головой - бесполезно ».
«Да», - сказал Герберт, зная или, по крайней мере, надеясь, что Ханна смеялась вместе с ним, а не над ним. "Я понимаю."
Кто-то поставил перед ней тарелку. Без тени смущения Ханна склонилась лицом к столу и обнюхала его по всей окружности, видя - точнее обнаруживая, - что где было. Тот, кто служил ей, знал ее нужды, видел Герберт; еда была расставлена как на циферблате.
Он посмотрел на свою тарелку. Были блины с грибами, печень с инжиром, дикий рис и картофельное пюре, курица с абрикосом и салат из капустных орехов. Чтобы добиться всего этого при еще действующем нормировании, Ханна или ее сограждане венгры, должно быть, проявили еще больше изобретательности, чем он думал.
«Давай поедим», - сказала Ханна. «До субботнего ужина все может подождать».
То, что она венгерка, само по себе ничем не примечательно, подумал Герберт. Британия была хранилищем беженцев со времен войны. Поляки, чехи, греки-киприоты и испанцы пробились туда, спасаясь от преследований и того хуже, и теперь к ним присоединились первые волны колоний, от которых Британия избавлялась с некоторой поспешностью.
Конечно, не все одобряли. Ни один пансион не казался полным без таблички на двери, гласящей: «Ни черным, ни ирландцам, ни собакам».
