И я, приподнявшись и глядя в ее бесконечно милое лицо, чуть прокашлявшись и напустив на себя столько серьезности, сколько можно было в этой ситуации, произнес:
– Дорогая Ватила… Прошу Вашей руки и сердца… Будьте моей женой. Могу пообещать, что свадьба у нас будет хоть и скромной, но настоящей… А главное – обещаю быть хорошим мужем, всячески оберегать свою семью и любить наших детей, сколько бы их у нас ни было и сколько бы нам ни довелось прожить вместе…
– Мы, темные эйджел, – сказала мне Ватила, – очень серьезно относимся к детям и, самое главное к тому, какими они вырастут. Но с тобой будет просто. Ты не просто хороший тактик (что у хумансов редкость) и хороший командующий (что случается довольно часто)… Ты еще и хороший человек, который способен повести за собой и указать путь, и солдаты будут тебе верить. Поверит тебе и наш сын, ведь твои слова никогда не расходятся с делами, а потому тебе будет легко его воспитывать.
А потом мы стояли в ангаре и прощались. Я улетал вниз, чтобы принять участие в предстоящей битве, а моя пани Ватила оставалась тут, на своем посту, наверху. В эти последние мгновения перед расставанием я пообещал себе, что у нас будет самая замечательная свадьба, какую только можно придумать. И я выполню задуманное – чего бы это ни стоило.
Уже потом, сидя в кресле космического истребителя, который уносил меня вниз к поверхности планеты, я вдруг вспомнил, что забыл спросить мою Ватилу по поводу того, что такое императорские способности. Ну ладно, что ж теперь… Значит, не судьба – поговорим в следующий раз.
1 сентября 1941 года, вечер мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».
генерал-полковник вермахта Гейнц Гудериан (воспитуемый).
Вот уже почти две недели Гейнц Гудериан находился на положении, как это называлось на «Полярном Лисе», воспитуемого. Уже не враг, но еще не гражданин. Так уж получилось, что ему еще ни разу не довелось испытать на себе действие ошейника принуждения. Ординарец Ватилы Бе Алис была хорошей наставницей и сумела доходчиво объяснить своему подопечному, что здесь делать можно, а что нельзя. Как и все имперцы, в общении с германоязычными пленниками она использовала какой-то архаичный нижнегерманский диалект, на котором в Германии двадцатого века уже не говорят даже в самой глухой деревне.
Заинтересовавшись этим вопросом, Гудериан расспросил Алис и узнал о планете Франкония, заселенной исключительно европейскими поселенцами: немцами, французами и англичанами, – точнее, их предками, какими они были пять сотен лет назад. Понять чистокровного франконца ему было так же трудно, как нам с вами какого-нибудь серба или болгарина. Поэтому общаться с окружающими он предпочитал на русском языке, который выучил во время визита в кабинет техника-гипнопедиста Таи Лим. Во-первых – знание языка требовалось ему для общения, а во-вторых – для понимания того, что говорится на политинформациях, которые он как воспитуемый должен был посещать в обязательном порядке. Что касается впечатлений от самой процедуры и личности техника-гипнопедиста, то после знакомства с Ватилой Бе и штурмпехотинками серая эйджел была воспринята Гудерианом как должное. В отличие от Альфонса Кляйна, он был осведомлен о том, с какой целью его привели в это место, и что эта процедура не принесет ему никакого вреда. Гудериану даже понравилось, что все манипуляции над ним проводились быстро и четко, а в кабинете царил идеальный, истинно арийский порядок. Кроме прочего, его впечатлила возможность получения знаний прямо в мозг, даже несмотря на то, что без непосредственного использования они забывались значительно быстрее, чем после обычного заучивания.
