Мэтьюз ответил отрицательно, и в ответ услышал, что такое вполне возможно, если в мозгах установить магниты. Тогда Мэтьюз и стал всерьез задумываться о таком непосредственном общении, о возможностях того, что он назовет симпатической коммуникацией. О ней речь впереди.
Вернувшись в марте 1796 года в Англию, Мэтьюз понял, что миссия его предана. Первым делом он начал писать письма лорду Ливерпулю. В пространном письме от 6 декабря 1796 года этому видному политическому деятелю Мэтьюз открытым текстом называет его «самым что ни на есть дьявольским Изменником»[104]. Завершает он письмо словами: «Возможно, Вам удастся внушить всему миру, что я безумен, но я буду настаивать на том, что я совершенно здоров, пока не докажу это вам и остальному Миру»[105]. Через несколько недель, 28 января 1797 года, Джеймс Тилли Мэтьюз был помещен в Бедлам. Похоже, он сам подсказал лорду Ливерпулю, что с ним делать.
Оказавшись в Бетлемской королевской больнице, Мэтьюз отказывается контактировать с прочими ее обитателями, поскольку все это – не больные, а подсадные утки, агенты секретарей Питта. Он не ест и не пьет, понимая, что его собираются отравить. Никаких сомнений в заговоре нет. Для чего же еще его упрятали? Задолго до появления Джеймса Тилли Мэтьюза в Бедламе, в 1714 году, в Британии было принято законодательство, согласно которому мнением медицинских экспертов можно было признать человека психически больным и изолировать. Интересно, что не было принято никакого закона, на основании которого можно было бы заключенных выпускать. Между тем жена и друзья Мэтьюза не оставляли попыток его вызволить. Поразительно то, что даже если одна экспертная комиссия признавала его здоровым, то – благодаря лорду Ливерпулю – Мэтьюза тут же называли политически опасным шпионом, место которому в Бедламе. В общем, для докторов «он был политическим заключенным, а для политиков – сумасшедшим»[106] – такая машинерия. И еще: сама идея, с которой он носился, идея мира, была ровным счетом никому не нужна. Правителям Англии и Франции была нужна война. Джеймс Тилли Мэтьюз им нужен не был.
Для Хаслама мысли Мэтьюза идут вразрез с господствующими. Он превратился в отброс дисциплинарной иерархии. Душевнобольной должен быть исправлен, ассимилируем. Фуко говорит:
…дисциплинарная власть обладает двойной особенностью: она и аномизирует, всегда отстраняет ряд индивидов, обозначает аномию, неприводимое, и вместе с тем всегда нормализует, изобретает все новые исправительные системы, раз за разом восстанавливает правило. Дисциплинарные системы характеризуются непрерывной работой нормы в рамках аномии»
