Лера еще научила меня одной полезной вещи — добывать топинамбур. Вот уж не знала, что то, что в народе называют земляной грушей, что я всегда считала чем-то типа корня петрушки, окажется таким вкусным, а главное полезным. Узнав, где он произрастает, я каждый день выкапывала себе несколько клубней и готовила из них суп или салат. А если добавить в похлебку грибов, то получалось вообще царское блюдо. Правда, в пище я недостатка не испытывала, об этом продолжал заботиться Иван. Каждое утро я обнаруживала на своей кухне что-то съедобное. Иногда там даже оказывался кувшин с парным молоком. Где он его умудрялся доставать, ума не прилагала.
Хотя, и все остальное он вряд ли возделывал и выращивал. Скорее всего, в пропитании ему помогала лешачья магия.
Ах, Иван, Иван… Вот уж о ком я тщетно гнала мысли, но они все равно возвращались и настырно лезли в голову. Поначалу я считала дни без него, а потом сбилась со счета. Только вот уныние стало вечным спутником, и ничто не могло меня отвлечь от грустных мыслей. А думала я о том, что он так старательно избегает меня именно потому что я обнажила перед ним собственные чувства. Да и как бы я могла скрыть их, если он без труда узнает, о чем я думаю. Наверное, ему неприятно то чувство, что зарождалось во мне с нешуточными скоростью и силой. Возможно, это вносило дискомфорт в его размеренную и упорядоченную жизнь лешего. И я его не винила, потому что и сама боялась этой странной любви. Но и не страдать не могла.
Частенько я просыпалась ночами и прислушивалась к лесной тишине. А когда поднимался несильный ветерок, мне хотелось верить, что это Иван бродит возле моего жилища, что он так же, как я, надеется на встречу, от которой бежит. Со своей стороны я тоже ничего не делала, чтобы увидеть его. Ведь можно было подойти к его дереву и постучаться, придумать какой-нибудь предлог, но я этого не делала. И чем больше проходило дней, тем сильнее он от меня отдалялся, пока я не начала воспринимать его, как что-то ненастоящее в своей жизни, что однажды приснилось и поселилось в памяти.
Но однажды ночью я не выдержала. Измучившись от духоты и бессонницы, я решила рискнуть и покинуть шалаш. Раньше я такого себе не позволяла, даже когда лежала без сна. Ночной лес пугал. Хоть я уже и познакомилась со многими его обитателями, но что-то мне подсказывало, что ночью в нем оживают совершенно иные сущности, которые днем прячутся ото всех, чьей стихией является именно темнота. Я свято верила, что пока отсиживаюсь в шалаше, никто меня не тронет. Да и слишком живы еще во мне были воспоминания о ночном облике Ивана, даже спустя столько времени начинали дрожать поджилки, стоило представить его горящие в темноте глаза.
