Костя дежурно улыбнулся, когда я появилась на крыльце гостиницы, и подал мне руку со словами:
— Все же хотелось узнать ваше отчество.
— Станиславовна. И не надо меня за ручку вести, Костя.
— Ева Станиславовна, у вас такие каблуки, что у меня сердце замирает, когда вы на них по лестнице спускаетесь, — признался парень. — А мне Данила Алексеевич велел вас доставить в лучшем виде.
— Да? Серьезно?
— Абсолютно серьезно, — подтвердил Костя. — Прошу.
Он распахнул передо мной дверцу Пука и помог забраться внутрь. Я села, покачав головой:
— Не надо меня опекать, я же не старуха и не смертельно больная!
— Тьфу-тьфу-тьфу, — испуганным тоном ответил Костя, садясь за руль. — Не надо о таком, слова материальны.
— Глупости, — отрезала я. — Поехали.
Дорога заняла у нас совсем немного времени, и через все те же пятнадцать минут мы проделали уже отрепетированные телодвижения в обратном порядке. Меня высадили из машины и проводили до крыльца. Костя даже в дверь сам позвонил. Дверь открыл Данила, и я шагнула к нему, поцеловала, бросила:
— Ну привет, если ты не слишком занят.
— Я не занят, — пробормотал он, обнимая меня и прижимая к себе так крепко, как только мог. — Пошли, сядем и поговорим.
— Сядем, — согласилась я, чувствуя, как тело реагирует на объятья неконтролируемым ознобом. — Поговорим. Это хорошо, что тебя выпустили. Если выпустили — значит, ты невиновен!
— Ничего это не значит, кроме того, что мой адвокат внес залог, — усмехнулся Данила, увлекая меня к дивану в гостиной. — Потому что на меня надели… Во!
Он поддернул штанину на левой ноге, и я увидела закрепленный на щиколотке браслет, похожий на часы без циферблата. Ничего себе!
— Поздравляю, — фыркнула, чтобы не начать жалеть Беркута. — Значит, ты привязан к дому и не можешь выйти?
— Да. Я даже звонить могу не всем. Для звонка тебе пришлось получить специальное разрешение.
— А ничего что я свидетель? Меня с тобой на пару не упекут в тюрьму за то, что я пришла?
— Не упекут.
Мы сели. На столике уже был сервирован чай с какими-то сладостями, но я постаралась сесть подальше от подноса. Не хватало еще, чтобы меня вырвало прямо на дорогой персидский ковер!
— Так значит тебя обвиняют в убийстве? — начала я светскую беседу.
— Да, золотце.
Данила так и не выпустил меня, прижимая к себе, и я с наслаждением устроилась рядом, положила голову на его плечо, старательно не дыша. Мало ли — вдруг меня затошнит от запаха одеколона? А Беркут заметил, спросил подозрительно:
