— Ой, доню моя встала, панночка моя дорогая! Скоренько, скоренько, я и молочко уже отцедила.
Она стояла в дверях, одетая по своему обыкновению в рубаху с охватывающим тонкую шею комиром, с полыками, из-под которых крупными фалдами шли рукава, — и комир, и манишка, и полыки, и подол были вышиты крупным черно-красным крестом. Поверх рубахи тетя Дуня надевала темную юбку и повязывалась фартуком — по фартуку тоже шла вышивка. На селе уже мало кто ходил в таком наряде, предпочитая более удобные и современные одежды из сельпо или из города. А тетя Дуня ходила, и Марийка знала почему — в бесчисленных складках перетянутой фартуком широкой рубахи и юбки тетя Дуня тщилась скрыть свою страшную худобу, и в какой-то мере ей это удавалось. Идет по селу, фалды юбки играют на бедрах, создавая видимость некоей живой объемности, а сохраненное с молодости тихое свечение больших серых глаз да уложенные на голове невесть как и сохранившиеся пышные косы, которые не могла скрыть постоянно носимая тетей Дуней белая косынка, придают ей женскую стать и мягкость.
Марийка подошла к тете Дуне, та обняла ее, прижала к плоской груди и повела в хату.
— Вот, еще теплое, попей, моя доню.
На столе, рядом с большой хлебиной, покрытой рушником, стояла медная кварта, до краев наполненная густым, с шапкой пены, молоком. Тетя Дуня откинула рушник, взяла хлебину, большим ножом, так что вкусно хрустнула розовая корочка, откраяла горбушку. И все это — хруст хорошо пропеченного ржаного хлеба, его здоровое, дразнящее дыхание, смешанное с запахом теплого парного молока, утреннее солнце, бьющее в окно, источающие тихий добрый свет глаза тети Дуни, — все было продолжением того счастья, с которым Марийка вступала в новый день, и ее уже благодарно подмывало приняться за дела, столь же интересные для нее самой, сколь и нужные для тети Дуни.
— Спасибо вам, тетя. Тетя, что будем делать?
— Э, доню! Что ж нам с тобою делать, коли не печь топить. Чугуны с картошкой стоят в печи, отварим — и в цебер ее, потолчем на кумячку — еда для скотины. От печи, доню, все хозяйство идет… Э, доню, коржи будем печь с маком. Хочешь коржи с маком?
— Хочу, тетя!
— Беги до Дениса-косолапого, потолчи мак в ступе.
Это для Марийки не работа, а одно удовольствие. Но до того Марийка и в погреб нырнет — поставит глечики с молоком, тете Дуне трудно при ее хворобе, и на огород сбегает — нащиплет фасольки, которая поспелее, вырвет бурячка, морковки да луку на борщ и табак попасынкует — дядя Артем наказывал. Летает Марийка, как бабочка, и песенки поет, знает: ей еще мак в ступе толочь.
