— Идите, идите, а то волна пропадет!
Выражение испуга сходило с бледного, заморенного личика, вытянутого книзу узким клинышком бородки, со всего щуплого тельца дядьки Конона, облаченного в домотканую хламиду. Неуловимым движением локотков он поддергивал болтающиеся на нем штаны, приосанивался.
— Э-э, волна!.. От я у кума был в Киеве, по радио, чув, — службу правили… Сам чув, як…
У богомольного Конона одно на уме. Не дослушав известную всему селу историю, Марийка кидалась к остальным «хлопцам»: к соседу по другую сторону — дядьке Ивану и — через хату — к дядьке Денису-косолапому. Дядька Иван оказывался на улице с рвением, опережающим протестующий крик жинки, тетки Ганны, дядька Денис поспешал на клич, выжимая все возможное из своих загребающих землю ног. И вот они уже оба здесь, за столом, и донельзя взволнованный Артем Соколюк дает им попеременно наушники, в которых, слышно, вибрирует тончайшее женское сопрано, — может, из самой Москвы доносится голос певицы!
Марийка снует тут же, у стола, радуясь радости взрослых. Тетка Дуня наблюдает за этой сценой, осуждающе качая головой.
— Дайте он дытыне послухать!
И тут все вспоминают про Марийку, извинительно суют ей наушники, она отстраняет их, потом все же одевает на голову, только чтобы не ставить дядю Артема в неудобное положение. И слушает, слушает далекие тихие голоса, пока не пропадает волна…
А за столом уже идет мудрая мужская беседа — о видах на урожай, о детях и, конечно, о германце, который в последнее время вообще у всех на языке. Темное дело с этим клятым германцем — Чехословакию подмял, в Польшу вошел, и оттуда, от границы, смутно потягивает опасным железным ветерком… Артем Соколюк насыпает мужчинам своего, славящегося на все село, табачку.
— Это прошлогодний, а нынче будет покрепче. Марийка пасынковала, листья во, как лопухи.
Мужчины, смакуя, затягиваются.
— Да, гарный табачок! — Дядька Иван заволочно смотрит сквозь дым. — Гарный, гарный, — и добавляет: — Как у Дуни малосольные огурчики.
Удочка заброшена, намек прозрачен, но тетка Дуня и бровью не повела.
— Да, да! — соглашается дядька Денис с таким выражением на лице, будто уже откусил огурца после горькой стопочки.
Тетка Дуня — ноль внимания.
И тогда на приступ идет уже сам Артем Соколюк.
— Одарка, чуешь, что хлопцы говорят? — Глаза его ласково поблескивают.
— Не чую, нема коли! — отрезает тетка Дуня.
Артем поднимается из-за стола, подходит к жене, обнимает за плечи.
