Узбекские повести | страница 30
— Хорошо, хорошо, Хайдаров, потом попробуем…
— Отличные, однако, яблоки. Нынче и сорта пошли какие-то невкусные. Всякое прививают деревьям, что-то с чем-то скрещивают, а толку мало. Только у нас остались яблони нетронутые. Я-то сам яблок не люблю. Съем одно и достаточно. Мутит меня от них.
— Стало быть, яблоки из вашего сада, вы везли их из дома?
— Если не верите, вон — отец сидит, брат и друзья сидят, — спросите! Сад у нас большой! Или мне принести справку на четыре килограмма яблок!..
— Хорошо, допустим, мы вам верим. Итак, вы, прихватив с собой из дома четыре килограмма этих, как вы назвали, байсунских яблок, отправились в Барнаул навестить своих друзей, с которыми вместе служили. С одним чемоданом. Так, кажется!.. Тогда встает резонный вопрос: чьи остальные коробки с виноградом и гранатами?
— …
— Акаджан, поймите, мы хотим помочь вам. Хорошенько подумайте и скажите правду. Ведь решается ваша судьба!
— Ападжан, простите меня на этот раз! Больше не буду!
— Я вам не апа!
— Ну, вы же сами обратились ко мне «акаджан», как же мне на это отвечать? Ни имени-отчества, ни фамилии вашей я не знаю…
— Не обязательно знать мою фамилию. Я для вас гражданин судья!
— Я тогда тоже гражданин!..
— Вы теперь обвиняемый! Раз виноваты!
— Я… виноват? Виноват, простите…
Судья, закрыв глаза, схватилась за голову.
Я сидел в зале и ничего не понимал. Казалось, все это происходит во сне. Разве наяву возможно такое!
Огласили приговор. Признанный виновным в спекуляции, Хайдаров Рамазан был приговорен к одному году лишения свободы.
Рамазан стоял, слегка склонив голову и пряча глаза. Услышав приговор, он поднял голову и, посмотрев в зал, как-то странно улыбнулся. Улыбнулся, будто его отправляли не в тюрьму, а в кругосветное путешествие.
После суда, когда все его родные и друзья, ожидая чуда (сейчас выйдут, скажут: «Извините, мы пошутили. Рамазан невиновен», — и освободят), собрались во дворе под деревом, я вдруг увидел Таша. Он шел по двору в сопровождении лейтенанта милиции.
— Что такое? — спросил он встревоженно, тоже заметив меня.
— Опять он… — ответил я многозначительно.
— Того, да?! — Большим пальцем Таш провел у горла, как бы спрашивая: «Кого-нибудь прирезал!..»
— Почти, — сказал я. Не было настроения разговаривать с ним.
Таш понимающе кивнул: «Да, силен, брат, признаю!» и ушел под конвоем милиционера. Кто знает, может, не желая отстать от Рамазана, он и в четвертый раз что-нибудь натворил.
Но тут меня окликнул до боли знакомый голос.