.
Усилия великого князя пропали даром. В конце 1492 г. московский посол, возвращавшийся из Крыма, принесет следующие вести об Уз-Тимуре и Девлеше:
И те, государь, царевичи, сказывают, поженилися в Литве, а отведены с украины далече вглубь>239.
Это означало удаление с политического горизонта Степи. Судя по всему, царевичи давно и достаточно плотно оказались интегрированными в русскую культуру в Литве — в 1491 г. Менгли-Гирей констатировал (видимо, не без сожаления) великому князю, что они «и пьют и едят с русаки»>240. Их браки — особенно, если они были женаты не на мусульманках, и брак предполагал обращение в другую веру, дистанцировали их от татарского мира еще больше. В таком случае, вероятно, именно подтверждением их удаления с политического небосклона Степи служит загадочная фраза Менгли-Гирея:
А те, государь, царевичи, как тебе, так царю не люди, — отвечал мне про них царь>241.
В 1470-х — начале 1490-х гг. Москва начала сознательно завлекать к себе потомков Чингис-хана, переживавших не лучшие времена в Степи. В это время действия Москвы уже были вполне добровольными и осознанными в своей политике привлечения к себе тех персон Степи, положение которых можно описать как «истому» — состояние усталости, утомления, иначе говоря, как «неверемя» — временную неудачу, фиаско. На данном этапе Москва осознала, что из «истомы» своих недавних противников вполне можно извлечь политическую выгоду. По всей видимости, в это время курирующие татарские дела официальные лица уже пришли к мысли о возможности добровольного (со стороны Москвы) пожалования этих персон московскими городами, выдаваемыми как средство содержания Чингисидов. Однако в отношениях с представителями Большой Орды и Крымского ханства данная практика не получила широкого распространения.
Москва старалась заполучить к себе лиц, политический статус которых в Степи был очень высок. Это были Джучиды, которые либо реально правили в каком-либо позднезолотоордынском юрте (причем в важнейших — Большой Орде и Крымском ханстве), либо приходились ближайшими родственниками правителям ханств. Вероятно, высокий политический статус приводил к тому, что практически мало кто воспользовался приглашениями московского великого князя. Положение и амбиции высшей прослойки позднезолотоордынских государств, которые еще не забыли времен безусловного господства над «русским улусом», видимо, не позволяли им рассматривать предложения от своего бывшего данника всерьез, либо они рассматривали их только тогда, когда их «истома» была особенно сильна. Спокойное пребывание на «политической пенсии» в Московии, так же как и положение марионетки московского правителя, их явно не устраивало.
