Принцип научного руководства и «система отсутствия персонально ответственного»
В этом смысле я хотел бы высказать точку зрения, в которой я убежден, но которая не разделяется моими коллегами и вызывает трения между нами. Дело заключается в том, что на Западе, насколько мне известно, да и у нас в Советском Союзе, нет в развитых отраслях промышленности, например, в авиации, понятия «научною руководителя» и «конструктора». Я сам понимаю научное руководство проблемой, например, научное руководство проблемой авиации (хотя такого нет, но можно представить), так. Научная организация, которая бы владела стратегией развития авиации: сколько малых самолетов, сколько больших, чему отдать предпочтение – комфорту загрузки и выгрузки пассажиров или скорости перемещения аппаратов из точки в точку, отдать предпочтение гиперзвуковым самолетам или самолетам, летающим со звуковыми скоростями, что важнее с точки зрения безопасности – обеспечение комфортабельной и надежной работы наземных служб или деятельности персонала на борту самолета, доля в авиации различных типов самолетов и др. Такое научное руководство в авиации, мне представлялось, было бы допустимым. Но когда речь идет о конструкции самолета, у него должен быть один хозяин – он и конструктор, он и проектант, он и научный руководитель: вся власть и вся ответственность должна находиться в одних руках. Это казалось мне очевидным фактом.
В момент зарождения атомной энергетики все было разумно. Поскольку это была новая область науки – ядерная физика, нейтронная физика, – то понятие научного руководства сводилось к тому, что конструкторам задавались основные принципы построения аппаратов. Научный руководитель отвечал за то, что эти принципы являются физически правильными и физически безопасными. Но конструктор реализовывал эти принципы, постоянно консультируясь с физиками: не нарушаются ли физические законы создания этого аппарата. На заре создания атомной промышленности это все было оправдано. Но когда конструкторские организации выросли, когда у них появились собственные расчетные, физические отделы, наличие такой системы двоевластия над одним аппаратом – а на самом деле троевластия, потому что появлялось главное управление или замминистра, который имел право решающего слова, многочисленные советы, ведомственные и межведомственные, – это создавало обстановку коллективной ответственности за качество работы аппарата. Эта ситуация продолжается и сегодня, и, по-моему, является неправильной. По-прежнему я убежден в том, что организация научного руководителя – организация, которая проводит экспертизу тех или иных проектов, выбирает из них лучшие – определяет стратегию развития атомной энергетики. В этом функция научного руководителя, а не в создании конкретного аппарата с заданными свойствами. Вся эта перепутанность системы отсутствия персонального ответственного за качество аппарата привела к большой безответственности, что и показал чернобыльский опыт. Непрофессионалу в техническом и инженерном смысле, мне, конечно было трудно оценивать достоинства и недостатки того или иного аппарата, но что мне удалось сделать – это создать экспертную группу, которая бы проводила экспертные сравнения различных типов аппаратов – и по вопросам экономичности, и по вопросам их универсальности, и по вопросам безопасности. Первые два последовательных экспертных труда оказались интересными. Идея создания такой экспертной группы принадлежала мне, я организационно помогал этой деятельности, а фактическую работу вела специально созданная для этого лаборатория А.С. Коченова, который проводил работу прекрасно. Его лаборатория была некой ячейкой, ставящей вопросы, физически формулирующей эти вопросы, а ответы на вопросы давали специалисты, не только из разных подразделений Института, но и из разных институтов вообще. И в итоге появлялась основа, которая могла бы широко обсуждаться, критиковаться, дополняться. К сожалению, эта работа в самом начале была приостановлена, первоначально – серьезным заболеванием А.С. Коченова и невозможностью найти ему эквивалентную замену, а затем – чернобыльскими событиями.
