Грибы в первый же вечер я насадила на веточки и запекла над костром, вызвав у попутчиков радостный ажиотаж. Мы с Лоттой ограничились парой грибочков, после всех наших тягот ощущая легкую ненависть к этому подарку леса, а вот троица наших новых знакомых умяла угощение за милую душу, всем видом демонстрируя, как им осточертели пустая крупа и картофель с одной лишь солью. А уж отвар малиновых листьев стал вершиной успеха.
С тех пор днем и вечером я искала какое-то дополнение к нашему рациону, потчуя коллег то супами из дикого щавеля и кресс-салата, то лепешками из трав, то ухой, когда мне удалось поймать рыбину в речушке.
Триш в шутку называла меня добытчицей, а я лишь отмахивалась. Оголодать мы не могли, но на пустой каше ни желудок, ни голова работать не хотят, а нам с Лоттой были необходимы силы на будущее.
С девушкой приходилось сложнее всего. Путешествие ее угнетало, и большую часть дня Шарлотт спала в кибитке или вяло пялилась на окрестности, устроившись на облучке рядом со мной. Я отслеживала ее состояние, предчувствуя, что долго она не выдержит.
Дома я бы подсунула ей какую-нибудь книжечку с юмором или приключениями, сериал или кино. А ко всему этому делу большую шоколадку и чашку очень сладкого чая. Но я терялась при мысли, что мне придется лечить чужую апатию без привычных средств.
В один из дней я набрела на несколько кустиков сладкого картофеля. В тот вечер вместо обычной картошки у нас был батат. Разломав горячий клубень пополам, мякоть достаточно было просто выдавить из шкурки. Хотя я и не рассчитывала, но картофель на самом деле оказался очень сладким. Этот внезапный десерт вместо ужина так нас всех взбодрил, что еще три дня все с улыбками его вспоминали.
Все оставшееся время я оттачивала образ и несколько танцев, стараясь не думать о том, что с ними мне предстоит выступать перед зрителями за деньги. Триш и Мэл хвалили, Лотта научилась отбивать нужный мне ритм, но я все больше и больше нервничала.
По истечению недели, когда мы уже подъезжали к первому городу, где мне предстояло выступить, я начала осознавать, что кроме общей нервозности у меня вновь появилась та неспособность полностью себя контролировать, которая самую малость проявила себя в доме графа и сразу после пожара. Нервничая еще больше, я старалась как можно меньше проводить времени среди попутчиков, опасаясь, что они заметят, как меня бросает то в игривую бесшабашность, то в немотивированный хохот, а то и вовсе в почти неконтролируемую ярость. Мне даже стало тяжело управлять кибиткой. То и дело внезапно возникало желание все бросить и или сломать механизм, или разрыдаться.
