Что ж, раз так, оставалось лишь сдать идиота администрации, уладить инцидент и уйти. И желательно побыстрее.
Краем глаза я заметил Тень, что пробежалась по трубам у стены, перепрыгнула на потолок. Послала оттуда широченную ухмылку и как паук на нити паутины спустилась на плечо парня. У меня рука дернулась сбросить, но сдержался. За галлюцинациями гоняться не хватало. Исчезнет.
Но Тень пропадать не спешила. Ехидно улыбалась и продолжала ехать на плече студента.
Постаравшись не обращать внимания на мерзкую тварь, я стал мысленно набрасывать схему грядущего разговора: что сказать, с какой интонацией, выражением лица, что ответить на ту или иную реплику, вопрос. Мельком глянул на студента и смекнул: терзается мрачными думами о грядущем. От него буквально смердело страхом и злостью.
Как бы не натворил глупостей.
И едва подумал, парень ускорил шаг.
– Не торопись, – сказал я.
Студент, напротив, сорвался на шаткий бег. Оглянулся, и в глазах я прочел отчаянную мысль – если рассказать свою историю, то, может быть, и поверят. Что подлый ученый украл схемы, побил и под угрозой расправы заставил лгать. Возможно, не отчислят. Не накажут. И угрозы окажутся лишь угрозами.
Пробежать ему осталось последний коридор, по ковровой дорожке, мимо дверей с гравировками на створках. Вдалеке уютным желтовато-зеленым пятном выделялся вход в приемную, оттуда долетали чьи-то голоса, звучала музыка. Веяло холодом и чем-то неприятным, смутно знакомым, тревожным.
Тень спрыгнула с плеча парня и суматошно заметалась по тоннелю, словно пытаясь предупредить.
– Стой! – рыкнул я, сообразив, что на самом деле почувствовал. Бросился вслед и крикнул опять: – Стой, дурак!
Но парень лишь припустил быстрее. И где-то шагов за двадцать до выхода вскричал:
– Миссис Тиган! Миссис… я… меня…
Забежав в приемную, студент резко умолк. А я, прозревая, что увижу, сбросил темп. Достал из потайного кармана ампулу и зажал в кулаке. Поколебался, но все-таки вышел из коридора в холл.
В углу хрипло надрывался старый граммофон голосом давно мертвой певицы. Игла затупилась, и из раструба больше шипело и рычало, чем пело и играло. Фонари тревожно мерцали, грозясь потухнуть, откуда-то тянуло холодом. На полу выделялись какие-то темные пятна, валялись рассыпанные листы бумаги.
И без того сумрачный холл полнился тенями. Но, приглядевшись, я понял, что некоторые из них являлись людьми.
Двое стояли в углах с пистолетами наготове, держали входы и выходы под прицелом. По виду матросы средних лет, в плащах поверх комбинезонов. Но комбинезоны не обычные, а боевые. О том говорил тусклый блеск бронепластин нагрудников. Полы плащей оттягивали карманы с запасными обоймами, на ремнях болтались короткие абордажные кинжалы, а тяжелые ботинки со стальными набойками царапали ковры. Хмурые скуластые лица, пустые безжалостные глаза, короткие стрижки. И то, что не дрогнули при виде меня, говорило о недюжинной выдержке. Лишь дула пистолетов плавно взяли на прицел голову и грудь.
