Кроме того, Коул прав: летопись Исхода, возможно, давно сгнила. Да, в старину укрепляли книги магическими печатями, контуры защищали знания от посягательств влаги и времени. Но если уровень затоплен, фолиант вряд ли остался в сохранности.
Упрямство заставило вернуться к каталогу и поискать карточку, соответствующую подшивке карт и планов района. Оглянувшись, хотел позвать студента, но неожиданно для себя обнаружил, что тот куда-то подевался.
Паренек вроде сидел за дальним столом и сонно клевал носом. Потом вдруг забеспокоился, ушел в полумрак зала. Да и сейчас я чувствовал его волнение.
Странно. Что такого могло произойти?..
Но, прежде чем я успел что-либо сказать или сделать, раздались легкие шаги, и студент вышел из-за дальнего стеллажа.
– Что-то еще, мистер?
– Да, – ответил я. – Все в порядке?
– Конечно… позвольте!
Солгал. Причем крайне неумело. Тем не менее отобрал у меня карточку и бросил на нее взгляд. Развернулся, но сбился с шага, почти споткнулся и на миг изменился в лице.
– Точно?
– Д-да. Просто не помню, где данная секция, – вновь соврал парень. – Подождите немного, я поищу.
Он ушел в полумрак зала чересчур торопливо, скрылся за стеллажами. А я поколебался минуту и, мягко ступая, направился за ним.
Что тебя так испугало, парень? Я? Или вопрос?..
Сумрак окутал будто плащ. Мягкий и уютный, пахнущий пылью и бумагой. Где-то вдалеке мерцал фонарь, левее второй. А вокруг стояли книги: большие и маленькие, потрепанные и почти новые. В металлических обложках, в тканевых, кожаных. И, наверное, я бы мог заблудиться, как в лабиринте, если б не эмоциональный след студента. Я чувствовал парня, почти видел, как ниточку, уводящую вдаль за длинный шкаф, мимо каких-то контейнеров к дальней стене.
А затем ощутил и второго человека, словно перед лицом одернули ширму. Или, точнее, подсветили, и на дрянной ткани вырисовался нечеткий силуэт. Чувства что-то блокировало. Можно бы засомневаться, но раздавшиеся голоса расставили все по местам.
– Ты не понимаешь… если заметят, могут засудить или отстранить от обучения. Нужно вернуть… постой, не надо…
– Прости, я спешу.
Второй голос сочился хрипотцой, почти скрипом и одновременно являлся глухим, словно говорили через подушку.
Кем бы ни был неизвестный, он явно пользовался неким устройством, позволяющим скрыть ментальную активность. Следовательно, он опасен.
В тишине библиотеки отчетливо и ясно прозвучал хлесткий удар, звук падения обмякшего тела. А затем послышалось, как рвется бумага.
