Петр закончил свой эмоциональный рассказ и с напряжением ждал реакции Самутина. На его замкнутом лице трудно было прочитать ответ. Он умело держал паузу: встал из-за стола, прошелся по комнате, остановился напротив Петра и, сверля глазами-буравчиками, спросил:
— Говоришь, разлюбил советскую власть?
Петр поднялся с табурета и, встретившись с ним взглядом, отрезал:
— В гробу ее видел!
— Недолго осталось, к лету покончим! — самоуверенно заявил Самутин и задал тот самый главный вопрос, ради которого затевалась операция «ЗЮД»: — Не боишься опоздать?
— В смысле? — Петр делал вид, что не понимает, о чем идет речь.
— Не прикидывайся дурачком. Я, что ли, за тебя грехи буду замаливать?
— Мне бы сначала домой. Два года не был. Там…
— Че-го-о? — глаза Самутина заледенели, и он разразился угрозами. — Сволочь, ты чего себе воображаешь? Я с тобой не в бирюльки играю! Ты на коленях должен ползать…
— Герр офицер! Герр офицер, я… я… — пытался вставить слово Петр.
Но Самутин не стал слушать и отрезал:
— Короче, Прядко, или будешь воевать против комиссаров и жидов, или в расход. Даю час. А теперь пшел вон!
Петру стоило немалого труда сдержаться, чтобы не съездить по самоуверенной физиономии Самутина; пряча глаза, он выскочил в коридор и перевел дыхание на крыльце. Крепкий мороз пощипывал за уши, нос, но он не чувствовал этого и всеми своими мыслями находился в тесной прокуренной комнате штабного барака. В памяти с фотографической точностью всплывали каждые эпизод и слово из разговора с Самутиным.
Расчет Рязанцева, что гитлеровская разведка клюнет на обиженного советской властью кадрового офицера-перебежчика, оправдался. И хотя Самутин за все время беседы ни разу не упомянул слово «абвер», Петр не сомневался, что попал по нужному адресу. Манера разговора и внешность вербовщика, подпадавшая под описание Струка, являлись тому лишним подтверждением. Но тут в Петре проснулась тревога: «А не перегнул ли палку? Стоило ли ломаться? Может, вернуться и…» — размышлял он.
— Эй, долго тут глаза мозолить будешь? Дуй отсюда! — окрик часового заставил Петра встрепенуться.
Натянув поглубже шапку, он потащился в барак. При входе в нос шибанул смрад, казалось, навсегда впитавшийся в стены. Забившись в угол, Петр клял себя за то, что сразу не принял предложение Самутина.
«А вдруг уедет? Тогда все насмарку. Но он же дал час? И что? Нет, надо идти, пока не поздно», — решил Петр и прошел в конец барака. За деревянной перегородкой располагался староста со сворой подвывал. Сгрудившись у печки-буржуйки, они чифирили.
