— Перестань!
— Обещаю, заднего хода не будет. Я пойду на задание.
— Другого ответа я от тебя не ожидал, — в голосе Рязанцева зазвучали теплые нотки, и суровые складки, залегшие у губ, разгладилась.
Он деловито зашелестел документами, нашел лист со списком сотрудников абвергруппы-102, с данными, которые удалось собрать контрразведчикам, и, потрясая документами в воздухе, спросил:
— Что скажешь об этом зверинце?
— Клейма негде ставить. Ненавижу! Попадись мне, убил бы на месте! — глаза Петра гневно сверкнули.
— А вот это для разведчика уже плохо. Ненависть — плохой советчик. Запрячь ее подальше.
— Как? Понимать — понимаю, а сделать… — Петр развел руками.
— Надо, Петр Иванович. Абверовцы — они, как те собаки, которые чужака за версту чуют.
— Ну вот, а мне с ними в одной стае бегать, да еще подвывать. На этом и боюсь сорваться.
— С таким настроем — да, но… — Рязанцев задумался, а затем огорошил: — Помнишь, в сороковом тебя вызывали в особый отдел по недостаче на складе ГСМ? — и, не услышав ответа, спросил: — Что тогда было на душе?
Петр помрачнел и глухо сказал:
— Не хочу даже вспоминать.
— А все-таки?
— Честно?
— Конечно!
— Я бы таких, как Рохлис, и близко к органам не подпускал.
— Всяко бывает. Как говорится, в семье не без урода. Но дело не в нем, а в тебе. Так все-таки, что думал? — возвратился к своему вопросу Рязанцев.
Петр замялся.
— Ну, говори, говори, дело-то прошлое, — мягко, но настойчиво подталкивал к ответу Рязанцев.
— Враги пробрались в советскую власть, чтобы веру в нее в народе подорвать.
— Та-а-к, с врагами понятно. А как с властью?
— В каком смысле?
— В прямом. Что о ней думал?
— Э-э… — Петр не знал, что сказать.
— Наверно, обида была? Ты ей верно служил, а она тебя — под трибунал?
— Не, Павел Андреевич, я ее с Рохлисом не путал.
— Оставь его в покое. Если думаешь, я старое решил ворошить, то ошибаешься.
— Павел Андреевич, о чем вы? У меня этого и в мыслях нет. Вы меня, можно сказать, с того света вытащили. Я вам по гроб обязан! Я…
— Перестань! Речь не обо мне, а о том, как тебе выполнить задание и живым вернуться. А для это надо с одним важным вопросом разобраться.
— Каким?
— Скажу. Но сначала ответь: как ты относишься, нет, не к Рохлису — с ним все понятно, а в целом к органам?
— Ну-у, как и все.
— Это не ответ. Боялся? Ненавидел? Ну уж точно, не любил? — продолжал допытываться Рязанцев.
Петр смешался и, опустив глаза, невнятно пробормотал:
— А за что вас любить. Я…
— Давай-давай, дальше.
