— Тише, штаны порвешь! — рыкнул за спиной сержант.
— За свои трясешься? — буркнул Петр.
— Чего-чего?
— Они у тебя последние?
— Поговори мне, быстро пулю схлопочешь.
— Побереги для фрицев.
— Заткнись, шкура фашистская! — прикрикнул сержант, и ствол автомата уперся в спину Петра.
Петр промолчал. Оловянные глаза конвоира говорили о том, что этот истукан, не раздумывая, может нажать на курок. Обойдя стороной артиллерийскую батарею, они вышли на узкую тропинку. Вскоре она резко пошла вниз. Ноги скользили по схваченной легким морозцем земле, и им пришлось двигаться черепашьим шагом.
Окрик «Стой, кто идет?» заставил их остановиться.
Из-за угла сарая показался часовой, узнав сержанта, уныло произнес:
— Цэ ты, Степан?
— А хто ж еще.
— Я думав, шо смена.
— Притопает, куды денется, — буркнул сержант. — Принимай жмурика.
— Хто такой?
— Шпион.
— Вот же, гад, а с виду не скажешь.
— Фрицы не дураки, знают, кого засылать.
— А ты их видел, крыса тыловая? — не сдержался Петр и тут же получил прикладом в спину и полетел на землю.
— Я тебе покажу — крыса! Сволочь недобитая! — взбеленился сержант и заорал на часового: — Че стоишь? Открывай!
— Щас, — засуетился тот и, громыхнув засовом, распахнул дверь в сарай.
Из него пахнуло запахом сена. Петр приподнялся, новый удар сапогом в спину швырнул его в темный провал. Пролетев несколько метров, он врезался в стену и сполз на пол. Перед глазами поплыли разноцветные круги, а в ушах застучали тысячи невидимых молоточков. Сквозь их звон донеслись жалобный скрип ржавых дверных петель и сухой лязг засова. Затем все стихло.
Вязкая, словно глина, тишина обволокла Петра. Он без сил распластался на земляном полу и остановившимся взглядом уставился в дырявую крышу. Робкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь щели, придавали всему окружающему ирреальные очертания. Таким же ирреальным ему представлялось все, что произошло за последний час. За стенами сарая своим чередом шла полная лишений и страданий фронтовая жизнь. Но все-таки жизнь, которой продолжали жить сорок шесть его бывших подчиненных, но не он. Из-за какого-то маньяка-особиста, помешанного на шпионах, его безжалостно вычеркнули из нее и отбросили за черту, из-за которой не было возврата.
«Почему? По какому праву?» — терзался Петр.
Сухой кашель заставил его встрепенуться. Он поднял голову и увидел перед собой бледное лицо-маску. На месте глаз зияли темные провалы, а над щелью рта топорщились буденовские усы. Они пришли в движение и, как сквозь вату, до Петра донеслось:
