Помните, что Аристотель в своей работе о драматургии «Поэтика» использовал для описания последовательности изложений событий истории термин «фабула»? Теперь мы разделяем понятия «фабула» и «сюжет». Фабулой мы называем последовательность событий истории в хронологическом порядке, а сюжетом – тот порядок событий, в котором историю преподносит рассказчик.
Надо сказать, что российский дореволюционный кинематограф запросто пользовался переключением модальностей. Аналогично путем смены модальностей Петр Чардынин в фильме «Миражи» (1915) показывает героиню Веры Холодной «бьющейся о каменную стену» в модальности ее воображения. В картине «Жизнь за жизнь» (1916) Евгения Бауэра, когда любовник героини той же Веры Холодной шепчет ей: «Верите ли вы в перевоплощение? Мне кажется, что мы любили друг друга много веков назад», камера отъезжает от пары, и кадр наплывом переходит в кадр с теми же героями, сделанный в античной беседке, – почти оперная условность.
В «Пиковой даме» (реж. Яков Протазанов, 1916) для изменения порядка событий истории есть более серьезные причины – в первом акте картины Германн (Иван Мозжухин) за игрой в карты узнает о страшном секрете старухи-графини. Протазанов отводит целый эпизод – 12 минут! – на рассказ о том, как графине в дни ее молодости достался секрет трех карт. В дальнейшем, исследуя психологию старухи, Протазанов позволяет себе наплывом выхватить ее из модальности воспоминаний в модальность реального времени. А третий акт картины практически полностью построен на игре расширенного сознания Германна – например, камера показывает игральную карту, на которой вместо пиковой дамы мы видим живое лицо старухи, после игры мы видим Германна запутавшимся в кошмарной паутине, а в финальной сцене в Обуховской больнице мимо героя проплывают на двойной экспозиции тройка, семерка и… старуха.
В фильме «Отец Сергий» (1918) Яков Протазанов прибегает к модальности воспоминаний там, где это более всего уместно. За две минуты до конца картины престарелый отец Сергий (Иван Мозжухин) видит, как простые люди в избе пляшут «Барыню», и вспоминает свою блестящую молодость – повторяется отрывок из сцены бала, в которой император, проходя мимо молодого Касатского, здоровается с ним. Интересно, что в этом фильме 28-летний Мозжухин играет все возрасты князя Касатского от его юности в кадетском корпусе до его глубокой старости в положении бродяги.
А на 111-й минуте фильма
