Личность не может уничтожить первичные страхи, навязчивые фантазии (каково бы ни было их происхождение), здесь она не свободна. Но она свободна внутренне дистанцироваться от них и подняться над ними, опираясь на правильные установки. Искусство психотерапевта и состоит в том, чтобы подключить ее к этой «последней свободе». Ради «последней свободы»
Франкл верил в сохранение «последней свободы» человека при любых обстоятельствах, не делая исключения даже для тяжелых стадий психических заболеваний. Он говорил о том, что так называемое душевное расстройство представляет собой не болезнь духа, а телесно-душевный недуг, который – как можно надеяться – когда-нибудь научатся лечить с помощью препаратов. Даже у тяжелобольного психически человека всегда и невзирая ни на что остается человеческое достоинство и понятие о ценности жизни. В годы нацизма Франкл уберег от эвтаназии нескольких своих пациентов, страдающих психиатрическими заболеваниями, – еще до того, как сам был арестован.
В одной из позднейших работ он рассказал о 60-летнем больном, проходившем лечение в его клиническом отделении. Это был аутист, страдавший галлюцинациями. Целыми днями он занимался только одним делом – рвал бумагу – и время от времени впадал в неописуемую ярость. Однако каждый раз быстро овладевал собой и никого не трогал. Понаблюдав за ним, Франкл спросил, чего ради он так старается сдерживать себя? И больной ответил: «Ради Господа». И тут, как вспоминал потом Франкл, ему на ум пришли слова Кьеркегора:
Даже когда само безумие держит у меня перед глазами шутовской колпак – я еще могу спасти свою душу, если во мне побеждает любовь к Богу.
Я уверена, что в такой ситуации очень многие психотерапевты спросили бы больного, что именно приводит его в ярость. Однако для Франкла приступы неоправданной агрессии были лишь симптомами психической патологии – и не это было главным в человеке. А вот способность обуздать себя вопреки недугу – это проявление «последней свободы», благодаря которой сквозь все болезненные симптомы просвечивает здоровая духовная личность. Совесть как божественное «Ты»
Слово person (личность) имеет латинские корни, и одно из близких к нему значений – наполнять звучанием, проникать сквозь. Каждую личность пронизывает и наполняет зов чего-то иррационального, трансцендентного, такого, что нельзя понять просто логикой или житейским опытом. Удивительно, что даже люди, не получившие ни теологического, ни философского, ни тем более тического образования, нередко прибегают к метафоре, рассказывая о том, как в них «что-то» зазвенело или зазвучало, – о внутреннем голосе, который говорит в них или обращается к ним. О том, что иной раз этот голос им о чем-то напоминает или от чего-то предостерегает. Что он внушает им поразительные идеи, а в минуту нерешительности подсказывает верные ориентиры. Некоторые люди называют этот голос своим внутренним чутьем и доверяют ему больше, чем безупречным логическим умозаключениям. А ведь уже не одно столетие для обозначения этого внутреннего голоса существует другое слово –
